Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №3 (2003)

Бдительно уловив неподобающий тон, следует тотчас доложить о возму­тительном случае начальству. “Вот пример того, что должна содержать жалоба на сексуальные преследования: Ваше имя, должность, адрес, номер домашнего телефона. Имя, адрес и должность человека, который, по вашему мнению, вас дискриминирует в сексуальном плане. Приведите точную дату (даты) и время дискриминационных действий... По возможности назовите имена и должности свидетелей, желающих поддержать или подтвердить ваш рассказ... Если кто-либо запугивает, угрожает, принуждает или пытается дискриминировать вас с целью помешать расследованию вашей жалобы, напишите об этом и подайте дополнительную жалобу”.

Не обвиняйте меня в убийственном занудстве — я опустил половину пунктов. В заключение автор советует заявителю “иметь копию своей жалобы”.

Недавно (в 2000 году) в США вышел роман Франсис Проуз “Голубой ангел” (у нас его опубликовала “Иностранная литература”, № 11, 12, 2002). В основе ситуация, столь подробно рассмотренная в пособии Жаклин Данкел. Студентка обвиняет профессора в сексуальных домогательствах. На самом деле это она соблазняет далекого от жизни книжника в расчете, что он будет способствовать ее карьере. Когда надежда не оправдалась, она донесла.

Банальная история. Интересна атмосфера. Под контролем каждый жест и даже вздох. Вот профессор Свенсон лежит в постели с женой. Ему “так стыдно, что он не может сдержать стон. А если он разбудит Шерри? Как он объяснит этот стон?”.

Положим, советь нечиста — оттого-то и приходится придумывать объяснение любому вздоху. Но вот другая пара — издатель, старый приятель Свенсона и его супруга. “Дома я бы спятил, — радуется издатель возможности посетить кафе с профессором. — А уходить я имею право только на работу. Не дай бог решу прогуляться или в кино сходить”.

Столь же неестественно осмотрительны отношения с детьми. Свенсон замечает, что дочь отдаляется от него. “Уж не собралась ли она заявить, что вспомнила вдруг, как в детстве страдала от отцовских сексуальных домога­тельств?” Имеются в виду поцелуи на ночь, объятия и т. п. Художественное преувеличение? Почему же! В Англии, например, Санта Клаусам официально запрещено сажать детей на колени, гладить их по головке. Это могут расценить как приставание (BBC Russian.com).

В семействе издателя проблемы другого рода. Ребенок чересчур непоседлив. Родители, боясь аномалий, таскают его по психологам и психотерапевтам (“Неделями пацан валялся, увешанный электродами”). Теперь заботливый папаша пичкает его таблетками в таком количестве, что они могли бы “и носорога с ног свалить”.

А это беседа Свенсона с коварной соблазнительницей. Она: “Вы не обязаны соглашаться”, — приглашает профессора помочь донести покупки до комнаты в общаге. Пакеты доставлены, дверь затворяется, одежды сняты. Нагая обольсти­тельница вновь демонстрирует похвальную политкорректность: “Вы уверены, что хотите этого?”

С той же предусмотрительностью студентка записывает свидание на магнитофон, а затем дает кассету ректору.

Судя по всему, случай более чем типичен. Не обязательно даже переступать запретную черту, чтобы подвергнуться остракизму. Марк Зальцберг сообщает о случае поистине трагикомическом. “Мой друг, профессор английской литературы, получил инфаркт после 6-месячного разбирательства жалобы ополоумевшей студентки-феминистки, усмотревшей в его комментариях к Шекспиру “сексизм”. Что это такое — никто в Америке толком не знает, но, как и в любом идеоло­гическом случае, важно не знание, а правильная реакция. И все знают, что сексизм — это плохо. Так же плохо, как признание за женщиной некоторых отличий от мужчины. Профессор вот уже 25 лет преподает свой предмет, он автор нескольких хороших книг и множества статей. Но накинулись на него всякие комиссии и активисты. Точно как в СССР, его стали “разбирать”. Ректор с удовольствием послал бы взбесившуюся идиотку к черту и выгнал бы ее из университета. Но в этом случае суд присудил бы его к уплате крупного штрафа (в лучшем случае штраф платил бы университет), а с постом ректора и препо­да­вательской карьерой он бы расстался навсегда”.

Все как в романе Франсис Проуз. Профессора Свенсона “разбирают” на собрании. И ректор (представьте!) охотно принимает участие в судилище. Доводит до сведения: “Следует занести в протокол, что профессор Свенсон звонил в “Секс по телефону”. Свою лепту вносит тихоня библиотекарша, к которой Свенсон регулярно заходил за книгами. Она весьма кстати вспоминает, что в их числе был сборник эротических стихов. Обвинители зачитывают выдержки из медицинских карт и т. д. Какие там советские разбирательства, уважаемый Зальцберг! Поднимайте выше! Проработки времен “культурной революции” в Китае — вот что напоминает эта сцена (кстати, не о том ли говорил бунтарь Макмёрфи в романе Кена Кизи: “Прямо как в лагере у китайцев”?).

В таком обществе героями провозглашают стукачей. Или, скажем мягче, — информаторов. И не вымышленная студентка — вполне реальные женщины, изобличившие свое начальство, были признаны журналом “Тайм” людьми 2002 года. Сотрудница ФБР Колин Роули направила руководству письмо, где сообщала, что ей не позволили расследовать деятельность Закариаса Массауи, причастного, как выяснилось позднее, к терактам 11 сентября. Шерон Уоткинс, работавшая в компании Enron, дала толчок волне разоблачений, похоронившей в конечном счете гигантскую монополию. Синтия Купер объявила, что компания Worldcom скрыла 3,8 млрд долларов потерь.

Бдительные гражданки опередили в престижном конкурсе президента США, мифологического злодея бен Ладена и других известных деятелей. Американцы одобрили выбор журнала и, как показал опрос общественного мнения, выразили готовность поступить так же, как леди года, в случае, если заподозрят серьезные нарушения на своей работе (BBC Russian.com).

Согласитесь, отношение русских людей к подобным поступкам не столь однозначно. С одной стороны, выметая, что называется, сор из избы, женщины принесли несомненную пользу обществу. С другой, они настучали на коллег. А это во все времена ничего, кроме презрения, у нормальных людей не вызывало.

Помню рассказы родителей, как в 30—50-е годы от них пытались получить информацию о сослуживцах. Об этом вспоминали с таким великолепным сарказмом, что я с детских лет уяснил: нет ничего постыднее, чем быть стукачом.

К слову, на заре перестройки “демократические” СМИ, ориентированные на Запад, стремились чуть не поголовно отождествить поколение моих родителей с Павликом Морозовым. Не будем вникать в перипетии давней трагедии — в любом случае несчастный мальчик оказался в ситуации несравненно более сложной и страшной, чем сегодняшние американские разоблачительницы. И все-таки поколение, которое государство действительно воспитывало на примере бдительного пионера, не стало его защищать: донос есть донос...