Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №5 (2003)

Книгу эту не советую читать робким душам. Она сомнет их, как стихия, разрушит живущие в них удобные представления о России, о ее знаменитых людях. Она, эта книга, внесет в их умы грозный хаос трагедии, сорвет с резьбы многие легковесные убеждения и мнения, особенно те, которые русский человек вырастил в себе не своей упорной волей к истине, а взял напрокат из лживых книг, расхожих телепроектов, умелых и фальшивых откровений, коими так богато нынешнее время, с его продажными кумирами, услужливыми посредниками и тщеславными лжепророками. С каким страстным презрением и брезгливой ненавистью пишет он об этих ловцах душ человеческих, о великих, а чаще всего малых инквизиторах последних времен!

Чтение книги Георгия Свиридова требует не просто сосредото-ченности или умственной работы, но настоящего мужества, незави-симости взглядов на жизнь и подлинности чувств. Всегда ли он бывает прав? Не знаю! Но если даже ты порой и не согласен с ним в оценках Сталина и Булгакова, Маяковского и Цветаевой, Эйнштейна и Эйзенштейна, то все равно так или иначе Свиридов убеждает тебя в своей правоте, если не как историк, то как человек светлых страстей, открытой души и предельной искренности.

О своих знаменитых современниках он говорит как человек, всей аскетической жизнью своей выстрадавший право на подведение итогов XX века. Он судит о них с высот Пушкина и Есенина, Мусоргского и Рахманинова, а коли так — то не только для Шостаковича с Прокофьевым, но и для Шнитке с Щедриным находится в его иерархии ценностей правильное место. Его убеждения зиждутся, как у Аввакума или Достоевского, на русской правде и евангельских истинах — и потому неподвластны законам исторической коррозии.

Российскому обывателю, человеку толпы, читать эту книгу — все равно что по минному полю идти.

О таких слабых, живущих стадным инстинктом самосохранения, его любимый Есенин когда-то писал:

Но есть иные люди… Те

Еще несчастней и забытей.

Они как отрубь в решете

Средь непонятных им событий.

Я знаю их и подсмотрел:

Глаза печальнее коровьих.

Средь человечьих мирных дел,

Как пруд, заплесневела кровь их.

Но эта книга не для них, а для героических и отважных, для людей с живой кровью.

Много ли их в сегодняшней России? Но да будет она настольной книгой для самых несмиренных и непокорных.

Мучительно соображаю: почему он, обдумывая свои откровения на протяжении десятилетий, не публиковал их, не совершал никаких усилий, чтобы они зажили публичной жизнью, хоть как-то повлияли на ход истории?

Может быть, “страха ради иудейска?” Нет, не таков был Георгий Васильевич, не робкого десятка! Или все-таки сомневался в окончательной правде своих прозрений и пророчеств? А может быть, от отчаяния, чувствуя себя русским человеком такой судьбы, о которых один из проектировщиков нового мирового порядка писал:

“И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдем способы оболгать и объявить отбросами общества”. Боялся, что уже не поймут… Возможно, возможно. Но нельзя исключить и того, что его душа, страдающая о судьбах Родины, пыталась собрать, освоить весь хаос истории, перемешанной с жизнью, и отлить свои заветные догадки в совершенную форму — не расплескать, не растратить золотой неприкосновенный запас раньше времени в спорах, в неизбежно пошлой полемике, в рукопашной схватке — как ­растрачивали его многие.

Но скорее всего, он, видимо, предчувствовал, что его Родину ждут более страшные времена, нежели те, в которые он тянулся к своим тетрадям. А потому он завещал нам, чтобы страницы будущей книги — его войско — вышли во всеоружии на поле брани в самый роковой час русской судьбы, как засадный полк воеводы Боброка на Куликовом поле, который вырвался из рощи навстречу уже торжествующим победу врагам.

Георгий Свиридов — наш воевода Боброк XX века, осенив себя крестным знамением, сегодня как бы говорит каждому из нас: “Теперь твой час настал — молись!” — и выводит навстречу врагам Христа и России народное ополчение своих прозрений и пророчеств.

“Музыка как судьба”, отрывки из которой мы публикуем — его завещание нам. Это книга русской борьбы на все времена…

Станислав Куняев

Тетрадь 1972—1980

* * *

Путают образность и изобразительность . Совершенно различные вещи. Икона и сюжетная либо батальная картина .

Много музыкальных произведений без образа главного героя , по имени коего иной раз называется сочинение. В “Александре Невском”1 нет Невского, в “Спартаке”2 нет Спартака, в “Стеньке Разине” нет Разина, а вместо него предстает совсем иное лицо со своими мелковатыми мыслями и чувствами, никакого отношения к нему не имеющее3.

Отсутствие главного , героического или трагического характера — черта музыкального искусства нашего века, стиля модерн. Между тем именно он и делает искусство великим, этот великий характер. Что такое “Завоевание Сибири” без Ермака или “Переход через Альпы” без Суворова?4 Батальные эпизоды, не более.

* * *

С 9-го на 10 июня (ночью)

Слушал по радио стихотворения А. В. Кольцова в прекрасном исполнении неизвестной мне артистки (возможно, провинциальной, из Воронежа?). Какая красота, какая чистота, неподдельность, простота и вместе с тем изысканность речи. Тронула меня до слез. И это полузабытый, да, сказать вернее — забытый поэт.

В какой-то литературной заметке (в календаре, кажется, т. е. для “народа”) он назван “воронежский песенник” (т. е. вроде Лебедева-Кумача, Ошанина или Шаферана), а не “поэт”.

Почему такое унижение? Вместе с тем восторженно приветствуется Светлов, писавший на ужасном “воляпюке”, т. е. совершенно испорченном русском языке. Претенциозные глупости и совершенно ничтожные мысли Вознесенского возводятся в ранг большой поэзии.

Почему такое падение вкуса и понимания, отсутствие чувства русского языка? Кто определяет цену всему? Т. е. — кто отбирает духовные ценности? Те же люди, что и у нас в музыке! Лавочный тон, коммерческий дух, пронизывающий насквозь души этих людей.

Нет, не то! Плохо выражаю свою мысль! А между тем можно найти точные слова, ибо это все верно, что я пишу. Собраться с мыслями и записать точнее . Дело не в коммерции, а во власти над душами людей, “над миром ”, если угодно.

* * *

Синий туман — Есенин5.

Переписал этюдом “Москва кабацкая”6, хорошая, сильная песня.

Господи! Когда же я буду это доделывать, приводить в порядок, оркестровать. Дома у меня лежит музыки больше, чем я дал в обращение до сих пор. Что делать? Надо бросить все дела, все поездки, даже в Америку или в Японию — любопытные страны, где бы хотелось побывать. Только бы доделать свои песни. Жалко будет, если пропадут, не выявятся. Боже, помоги !