Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №5 (2003)

Позиция Просвещения, в противовес позиции рыночного редукционизма, оставляющего за бортом культуру, воспроизводит логику давнего противо-стояния континентального рационализма английскому эмпиризму и праг­матизму, трансцендентального субъекта немецкой классической фило­софии, ориентированного на универсалии культуры, эмпирическому, “чувст­венному субъекту”, ориентированному на непосредственные потребительские блага. Словом, старые контроверзы континентального рационализма с англо-амери­кан­ским эмпиризмом и прагматизмом сегодня наполняются непосредственным геополитическим содержанием. Англо-американская “чувственная” (по П. Со­рокину) культура — это культура устного жаргона, оторванная от великой письменной традиции и античного классического наследия, олицетворяемого греческим логосом. Нынешняя англо-американская культура коротких мыслей и фраз, инфантильных идеом, выражающих ненасытное потребительское “хочу”, воодушевлена мифом короткого, “игрового” пути к успеху, минуя методические усилия Просвещения. Но культуры, которым пора вспомнить свое первородство в качестве носителей великих письменных традиций Среди­земноморья, знают, что Просвещение — это их собственный, узаконенный цивилизационной традицией греко-римского мира путь из прошлого в современность, из неудовлетворительного, недемократического состояния в более удовлетворительное и соответствующее массовым демократическим ожиданиям. Пусть протестанты все более откровенно заявляют о своем сходстве с иудаизмом, с традицией ветхозаветного избранничества, знаю­щего только беспощадного Бога-Отца, от которого исходит Закон, но не знающего человеколюбивого Бога-Сына, от которого исходит Благодать.

Европейским католикам, не говоря уж о православных, тем более пристало заявить о своей сознательной ориентации на новозаветную традицию, от которой исходят императивы общечеловечности, связанные с принципом единой общеисторической судьбы всех людей Земли. Чем в большей степени протестантский Север ставит себя в позицию избранного меньшинства, откровенно противостоящего большинству человечества, тем более настоя­тельно необходимо для католического Юга и православного Востока проде­монст­рировать позицию христианского универсализма, никого заранее не исключающего из ряда призванных и достойных спасения. У католической Европы появляется новый шанс выйти из “привилегированного гетто”, куда хотят поместить весь Запад атлантические наследники “принципа избранни­чества”, и заново подтвердить свою солидарность с людьми других культурных ареалов, сегодня образующих гонимое большинство человечества. Атлантисты скажут, что континентальные “диссиденты” Запада раскалывают его единство; сторонники христианского и просвещенческого универсализма в ответ на это могут заявить, что они защищают Запад, спасая его пошатнувшуюся репута­цию в мире.

Атлантическая модель послевоенного европейского строительства привя­зывала Западную Европу к англо-американскому миру, одновременно отрывая ее от восточно-христианского, арабо-мусульманского и других культурных миров. По всей видимости, Западной Европе предстоит реанимировать более древнюю средиземноморскую модель жизнестроительства, более открытую незападным культурным мирам. Самое многозначительное состоит в том, что это обращение к средиземноморской памяти не только не ослабляет европейские интенции Просвещения, но, напротив, усиливает их, ибо наи­более агрессивными оппонентами Просвещения ныне являются не западные “традиционалисты”, а “чикагские мальчики”, адепты атлантизма и безгра­ничного “рыночничества”.

Средиземноморский “мимезис” (припоминание корней) Европы, направ­ленность ее взгляда на Юг не являются какой-то контркультурной стилиза­цией, в духе “опыта Сартра”, в свое время солидаризировавшегося с культур­ными погромщиками хунвейбинами. Обращение европейской культурной памяти на средиземноморский Юг — это припоминание Александрии, в которой восточная и западная патристика еще совместно воздвигали свод великой христианской культуры, опираясь на общее греческое наследие. Такое обращение к общим истокам реактивирует память об универсалиях вместо той опасной игры в культурное и геополитическое сектантство, которой ныне предался североатлантический мир. По моему глубокому убеждению, у Европы сегодня нет других путей в действительно “открытое общество”, проти­во­стоящее установкам расизма и избранничества, кроме этой внутренней переориентации сознания с атлантической на средиземноморскую идентич­ность. Первая в значительной мере искусственна, она диктуется противо­стояниями холодной войны и интересами Америки, вторая — естественна, имманентна внутренней логике европейской культуры.

Я продолжаю верить в жизнеспособность Европы, подкрепляемую европейским плюрализмом и открытостью качественно иному будущему. Идея Европы — не статичная, как это постулируется в рамках концепций “плюрализма цивилизаций”, “морфологии культур” и геополитики. Открытость Европы будущему определяется ее способностью к глубокой внутренней реконст­рукции, связанной с глобальными вызовами XXI века. Америка, ставшая националистической сверхдержавой, исповедующей принцип “идейно-полити­ческой монолитности”, к подобным реконструкциям сегодня неспособна. Реконструироваться ей предстоит уже после национального банкротства, как это случилось в свое время с нацистской Германией. Что касается континен­таль­ной Европы, то ее реконструкция, подталкиваемая предсказуемыми последствиями мировой американской авантюры и опасениями тотальной катастрофы, будет осуществляться путем ротации некоторых глубинных идей.

Во-первых, это континентальная идея. Атлантический Запад мог временно игнорировать тот факт, что континентальная европейская его часть представ­ляет западную часть Евразии, со многими вытекающими отсюда последст­виями. Атлантический сепаратизм — дистанцирование Запада от остального человечества — станет гораздо менее убедителен для европейцев, как только в их сознании актуализируется идея континента. Во-вторых, это дихотомия “протестантский Север — средиземноморский (шире, чем просто католи­ческий) Юг”. Север сегодня попал в ловушку опаснейшего идейного тупика, связанную с деструктивным синтезом принципа избранничества и “рыночной” доминанты. В протестантизме, как это отмечалось уже М. Вебером, идея избранничества подменяет новозаветную идею христианского братства и человеколюбия. В этом отношении протестантизм — возвратное движение от Нового к Ветхому завету, к картине мира с центром в лице “избранного народа”, претендующего на исключительные права.