Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №6 (2003)

Батальон Гастелло первым ворвался в деревню Дыбалово, где оставалось четыре уцелевших дома. Полк получил очередной приказ — взять аэродром на окраине Ржева. Комбат Виктор Гастелло первым поднимал батальон в атаку.

И вот они уже ворвались в очередной городской квартал и бежали среди руин дальше, чтобы захватить очередные развалины. Фонтаны артиллерий­ских разрывов вспыхивали среди цепи наступающих, а батальон продолжал упорно продвигаться вперед.

Вдруг черно-огненный столб преградил путь комбату... По инерции он пробежал еще несколько метров вперед, потом упал — будто наткнулся на невидимую преграду. Атака захлебнулась, бойцы залегли.

Когда к нему подползли и, отбрасывая камни, комья земли, потянули за руку, он не откликнулся...

— Комбат, комбат, отзовись, может, ты ранен, отзовись, комбат! Ну, хоть застонай...

Но молчал комбат. Комбат был мертв.

А бой за очередной квартал продолжался, комбат лежал и незримо при­сутст­вовал среди своих бойцов, и никто не мог помочь ему... оставалось выполнить последний долг. Под утро бойцы вынесли его из простреливаемых насквозь руин и на солдатской плащ-палатке принесли в крестьянскую избу.

Старая крестьянка, хозяйка дома, вытирая слезы концами длинного платка, накинутого на плечи, молча достала чистую простыню и постелила на стол. Бойцы бережно положили на нее комбата. Крестьянка подошла к столу и долго смотрела. Тень смерти еще не легла на лицо Виктора, и он был такой же, как и вчера, молодой и красивый, и казалось, что он только утром заснул после тяжелого боя.

— Господи, да будьте вы прокляты, фашисты поганые, и зачем ты ушел, сокол наш ненаглядный, — заплакала крестьянка навзрыд.

Запричитала в голос, громко, находя нужные слова, так, видимо, причи­тали о павших воинах русские женщины, начиная с Древней Руси. Причитали всегда — чего-чего, а уж войн и смертей хватало.

Комбата хоронили не в братской могиле, а отдельно, и какой-то масте­ровой солдат соорудил простенький деревянный памятник с красной звездочкой на вершине и табличкой у основания, на которой было выведено так же красной краской:

Командир батальона Гастелло Виктор Францевич

(2.5.1913—2.10.1942 гг.)

Несколько сухих выстрелов прощального салюта слились с перестуком длинной пуле­мет­ной очереди — недалеко за околицей дерев­ни проходила передняя линия фронта...

Похоронка пришла в Сокольники в Москве, на тихую улицу с деревянными домами-бара­ками. В почтовом извещении обычные, тра­диционные слова: “Погиб смертью храбрых в боях против немецко-фашистских захват­чиков”.

Мать Виктора как бы одеревенела в своем горе — с начала войны она теряла второго сына; жена комбата, упав на кровать, заби­лась в истерике, отец сжал до судороги в суставах натруженные рабочие руки и тихо зарыдал. Один лишь трехлетний сын комбата не пони­мал, что происходит, тянул мать за подол платья и твердил: “Ма-ма, ма-ма...”

Сегодня оба брата в граните. Каждый там, где встретил свою смерть и бессмертие. Николай — на развилке шоссе Минск—Радошковичи, где стоит высокая стела-обелиск в честь отважного боевого экипажа. Виктор спит вечным сном на окраине местечка Кокошкино — там создан мемориал погибшим солдатам Великой Отечественной войны.

* * *

И еще одна весточка с берегов великой русской реки — нам пишет Анатолий Денисович Баринов, инвалид войны 2-й группы, бывший помощник начальника отдела штаба 249-й Эстонской стрелковой дивизии, гвардии старший лейтенант, житель Сталинграда (для всех любящих Россию и, конечно же, для ветеранов-фронтовиков город-герой на Волге навсегда останется легендарным Сталинградом).

На ратных полях Великой Отечественной войны среди солдат и офицеров был обычай записывать и заучивать наизусть полюбившиеся стихотворные строчки как известных, так и самодеятельных поэтов. Во фронтовом блокноте Анатолия Баринова до сих пор хранится четверостишие, которое может послужить эпиграфом к его публикуемым ниже воспоминаниям:

Узбеки, русские, эстонцы и чуваши —

Одна семья, один великий дом.

Все города и все народы наши

Куют сейчас победу над врагом...

Co дня вступления в ряды Эстонского национального корпуса и боевого крещения помню и буду помнить всю оставшуюся жизнь братьев эстонцев-однополчан, с которыми в едином строю прошел по фронтовым дорогам войны.

ОТ КАМНЯ ДО КАМНЯ

За годы войны я много видел слез, но сам никогда не плакал. Но уже после войны мне суждено было пережить минуты, когда, казалось, сердце готово было разорваться.

Это произошло осенью 1995 года. Поезд остановился на уральской станции Чебаркуль. И когда я посмотрел в окно, то словно бы вернулся в ту далекую, но до боли близкую осень. Я вышел из вагона, побежал и, задыхаясь, упал на камень, обнимая его шершавые выступы. Да, это был он — тот самый огромный валун на крутом берегу, у которого мы подолгу простаивали перед отправкой на фронт частей нашего Эстонского национального корпуса, глядя в осенние, померкнувшие воды озера.

Замкнулся круг десятилетий. Четыре начальных года из них изо дня в день, из ночи в ночь рядом с жизнью шла смерть. Живые вернулись к своим памятным березкам, каштанам, кленам, а я вот — к камню. Он вдруг оказался для меня таким родным и дорогим хранителем моих дум, моих надежд, поверенных ему перед отправкой на фронт. Тогда я не знал, что за тысячи километров от него, на земле Эстонии, полуострове Сырве, около другого камня на несколько секунд в памяти вспыхнет, как пламя взрыва, вся моя жизнь. Вспыхнула, но не погасла навеки. Уж, видно, мне так на роду написано.

И вот я вернулся. Я сказал камню, как человеку: “Здравствуй!” — и поклонился. Он молчал, а меня буквально разрывало от нахлынувших воспоминаний: “Ты помнишь, мы часто приходили к тебе? Почему ты не спросишь, где мои друзья? Их многих нет в живых. Одни не дошли до родных мест и зарыты под Великими Луками, другие остались там, на Сырве, недалеко от того камня, твоего побратима...”

Он все понял, но не шелохнулся ни одним выступом. А ведь от такого горя, мучительного, безысходного, и камни бы должны содрогаться.

Тронулся поезд. Промелькнула площадка. Да, площадка, а не станция с корпусами новых домов, какой она проходила перед моими глазами. Я уже ничего не видел, кроме площадки тех далеких лет и людей в серых шинелях. Закрыл глаза, как от яркого солнца, увидев медсестру саперного батальона Валю Кикс. Она очень красивая. Черты смугловатого лица оттеняют искря­щиеся глаза, а волосы цвета прибрежного песка волнисто спадают с плеч. Улыбаясь, что-то говорит ей высокий, стройный, с немного скуластым лицом помощник начальника разведотдела штаба дивизии капитан Рудольф Казари. Нарастал стук колес экспресса, и, как тогда, я услышал протяжную эстонскую народную песню со словами к “коду-котас” — родной, отчий дом...