Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №12 (2003)

Писал ему тогда покаянное письмо. Он не сразу, но оттаял (я же говорил — он добрый был). Пару месяцев спустя набрался я моральных сил, позвонил ему, и он не без отголосков обиды, но вполне мирно, хотя и подчеркнуто официально, отозвался: “Слушаю вас, Алексей Борисович. Чем могу быть полезен?” Слава тебе, Господи...

Почти всегда, приезжая к нему во второй половине дня, я заставал его за работой. За прикрытой дверью кабинета гудели часто повторяемые на рояле созвучия, которым иногда он подпевал вполголоса, с нежностью и чувством, а иногда избыточно громко, хрипло и сердито. Это он “бренчал” . Он не работал только тогда, когда тяжело болел или когда сильно болела Эльза Густавовна и он не хотел ее тревожить. Как теперь я понимаю, это он сочинял будущие “Песнопения и молитвы”. Впрочем, хорошо помню, как он сыграл мне в ту пору новую музыку для спектакля Малого театра “Царь Борис”. Там дивные гармонические сочетания есть в музыкальном образе датского королевича, о котором Старик говорил очень растроганно, с большим состраданием и сочувствием, словно о живом знакомом человеке, а не о персонаже...

Отношение его к людям... Он не делил людей по сословному признаку, хотя необходимость интеллигентности для человека, занимающегося сочинением серьезной музыки, всегда отмечал, и очень строго, — это входило в состав его критериев. Однако прекрасно понимал, что любое движение в рамках любого дела полностью зависит от того, какой именно человек стоит у руля. Поэтому к людям — точнее, к их личным качествам — был не менее пристален, чем к слову. Изучал порой, нескрываемо испытывал.

Людей известных, в той или иной степени знаменитых, в деле своем серьезных и авторитетных он называл “крупные люди”. Людей, хорошо разбирающихся в том или ином деле, способных на толковые действия и поступки, понимающих при этом всевозможные подоплеки и двойные дна и умеющих верно их преодолевать, способных также и на добрый совет — называл “опытные люди”. Людей незаменимых в том-то или том-то, способных на конкретные действие или поступок, самоотверженных, дельных, смышленых — “ценные люди”. Про умного человека: “умный человек”. В свою очередь — о дураках: “люди глупые”; о ни к чему не годных: “пустые люди”; о недобрых, способных активно сеять зло, мстительных: “злобные люди”; о слабовольных, не имеющих влияния, застенчивых, робких, не способных на свое слово: “Он какой-то пришибленный” (это у нас с А. В. Кочетковым была любимая поговорка о нерадивых). Про одного композитора однажды Старик сказал: “Он пришиб­ленный, знаете, как гвоздь, вбитый по самую шляпку в стену”. О чужих или нелюбимых людях: “Но я совершенно не знаю этих людей”. И наконец: “Жуткий человек! Кошмарный!” Или: “Чудовище!” Про одного политического деятеля эпохи раннего ельцинизма сказал: “У него такая рожа... знаете... сперматозоид!!!”...

Высшая похвала: “Такой-то — человек живой ”. Это для Г. В. Свиридова значило всё.

В каждую свою радиопередачу, если тема ее была подходящей, я ставил какое-либо сочинение Г. В. Свиридова. Иногда он звонил мне и растроганно благодарил (все время слушал радио). Кроме того, иногда я писал статьи в газеты о каких-либо его концертах. Помню, статья о концерте Нины Раутио и Елены Савельевой, напечатанная в газете “Экран и сцена”, привела его в полный восторг: “Вы знаете, эта ваша статья выше всяческих похвал... какие дивные слова... какая атмосфера у нее, если хотите — воздух... и потом — вы там даете по-тря-са-ющую характеристику дурной породы людей. — (У меня было — теперь и не помню уж, в связи с чем, а газета где-то запрятана — так написано: “...человека равнодушного, человека потаенного, человека без вопроса к себе и к жизни”, нужно уж тогда было написать: “и к Богу”...) — Потаенного — замечательно!..” Я тогда действительно от всей души расхвалил талант Нины Раутио, был под огромным впечатлением от ее пения, и тем более музыки Свиридова...

Активно пытались одно время сделать с ним концерты из произведений молодых (тогда еще) композиторов. Он называл их в разговоре “концерты молодых” — Вискова, Вишневского, Вульфова, Захарова. Было уже даже написано письмо с просьбой о предоставлении Рахманиновского зала, состав­лены черновые программы (храню). Однако предприятие не состоялось по двум причинам: главная — перемена времен (1991 год) и, кроме того, — высоко доскональный подход к делу Г. В. Свиридова...

Он напутствовал: “Алеша, не пытайтесь много музыки вставлять в эти программы, отбирайте только очень хорошую: пусть одно сочинение, но событие . Вот у вас я помню эти “мавринские” пьесы — такое вот нужно... Никогда не берите количеством. Учтите, люди будут вас слушать разные, будут и умные, и злые, в случае чего тут же махнут рукой, скажут: барахло... Это же первое ваше серьезное представление публике, ваше лицо — ваше и Ивана Сергеевича, и Алексея Николаевича, и Антона Олеговича... Давайте еще раз посмотрим программы — кто у нас там есть... та-а-ак... есть у нас Висков... есть Захаров... Вишневский...” (и так много-много раз; мы с А. В. Кочетковым в шутку, когда готовили программу какого-нибудь концерта, говорили: “Так... есть у нас — и т. д.”).

Вот такая была у нас с ним работа.

Но всегда самого труда было гораздо меньше, чем общения. Он расточал его с бесконечной щедростью. Он много рассказывал, говорил — а я слушал и все время учился у него*. И почти всегда понимал его, поражаясь точности и смысловой бездонности его суждений, мудрости, широте ума, энциклопедизму. Но не в этом даже дело... Дело в том, что я очень хорошо к нему относился... Родственная это была душа, очень близкий мне человек... Его хотелось и получалось понимать.

Александр КАЗИНЦЕВ

СИМУЛЯКР,

или СТЕКОЛЬНОЕ ЦАРСТВО

ДРУГОЙ МИР ВОЗМОЖЕН

Соединенным Штатам, а вместе с ними и всей системе глобального неоли­берализма в ближайшие годы придется столкнуться с вызовами посерьезнее, чем военные разборки со “странами-изгоями”. Под угрозой все сферы человеческой жизнедеятельности — б и о с ф е р а, т е х н о с ф е р а, с о ц и о- с ф е р а. Первая чревата экологическим и ресурсно-энергетическим кризисами. Вторая — риском применения неизученных технологий. Третья — “войной цивилизаций” и социальным взрывом. Атмосферу тягостных ожиданий выразила вышедшая недавно книга известного английского ученого Мартина Риса, выразительно озаглавленная “Наш последний век”.

В числе угроз, рассматриваемых Рисом — расширение круга государств и лиц, работающих с ядерным оружием и биотехникой, эксперименты в области сознания, искусственного интеллекта и клонирования.