Сергей Переслегин - Мифы Чернобыля

Сегодня мы говорим уже не только о мероприятиях по безопасности, которые все равно остаются приоритетными, но и о тех резервах, которые имеются на энергоблоках с реактором РБМК. Говорим, в частности, об увеличении их экономичности, увеличении надежности работы оборудования. Вот среди этих перспективных направлений деятельности на первом месте стоит у нас сейчас работа, которая завершена в теоретическом плане и которая имеет большое практическое значение: обоснование научное и техническое, возможности повышения мощности реактора без каких-либо доработок его конструкции и внедрения новых систем. Сейчас показано, что с сегодняшнего дня можно было бы на 8-10 % поднять мощность каждого из 11 работающих энергоблоков, а это, конечно, дает очень большой экономический эффект. По существу, без значительных экономических затрат мы получим новую генерирующую мощность, превышающую мощность одного энергоблока. Поэтому эта задача имеет очень большой приоритет.

Среди всех перечисленных можно еще отметить очень существенную работу по контролю за оборудованием реакторов РБМК, это очень важно. Имея то оборудование, которое уже проработало тридцать лет — сегодня оно имеет 100-процентный контроль по ультразвуку, очень большие объемы контроля системы автоматических систем влажности в помещении, аэрозольной активности, шумовых датчиков, — все это на блоках сейчас внедряется, и эта работа находится на стадии завершения. Поэтому, принимая трагедию Чернобыля, можно прийти к выводу, что все-таки толчок был сделан именно тогда и был дан старт новым методам, новым программам, новым условиям работы, толчок к усовершенствованию энергоблоков РБМК

Можно сказать, что блок РБМК сегодня и блок РБМК 1986 года — это два разных реактора. Два разных реактора по своему внутреннему содержанию: новые активные зоны, новые, более отвечающие условиям безопасности, эффекты реактивности. Новые, с точки зрения нейтронной физики, реакторы. Если же говорить о системах управления, то они стали примерно в семь-восемь раз более эффективны, чем в 1986 году. Это большая заслуга и конструкторов и эксплуатационников.

Чернобыльская авария не прошла без последствий. И эти последствия — улучшение технологии".

Если кто-то думает, что одни мы крепки задним умом, то я могу привести в качестве дополнительных примеров по теме "Катастрофа — двигатель прогресса" историю с запорами грузового люка на ДС-10…

Реплика:

— Не надо…

Содоклад (эксперт-международник, 26 лет):

… историю с двигательными пилонами на тех же ДС-10, историю с реактивными "кометами" и усталостью металла, историю американского "шаттла", историю обрушившегося железнодорожного моста через Ферт-оф-Ферт в Великобритании, историю "грузовой марки" судна…

Ведущий (юрист, 28 лет):

— Дайте ведущему-то слово. Я, может, тоже подготовился. И призываю послушать наших атомщиков по теме. Сильно бодрит. Для меня первым из первых является все-таки Асмолов Владимир Григорьевич:

"…стали развиваться специальные подходы к безопасности, требования безопасности, возникали системы безопасности, совмещенные с системами нормальной эксплуатации, и еще отдельные системы. Сегодня мы вводим понятия чуть ли не философские: принцип эшелонированной защиты, или defense in depth (защита в глубину). Красивое слово — оно пришло только после Чернобыля.

Смысл этого понятия следующий: ты должен сначала сделать все, чтобы предотвратить аварию. И ты должен быть уверен, что ее предотвратишь. А дальше ты должен забыть об этом, постулировать аварию и рассмотреть — а вдруг, если все-таки она произошла, как минимизировать ее последствия. В этой связи был введен специальный термин: "управление аварией". (…)

Это и есть сегодняшнее мировоззрение на аварию.

Чтобы вводить такое требование, ты должен понимать сложнейшие процессы: физико-химические, нейтронно-физические процессы, которые сопровождают развитие этого комплекса, когда активная зона реактора перестает быть твердой структурой, когда появляются компоненты расплавов "уран-цирконий-кислород-железо" и так далее и тому подобное, должен знать, как они себя будут вести. Это же страшно агрессивные химические вещества, и они будут выделять тепло, даже если реактор остановлен.

Все это надо было узнать. Спрашиваете, чем занимался я с товарищами эти пятнадцать лет, когда был застой? Так мы и создавали эту базу знаний".

Вопрос журналиста:

— А сильно изменилась вообще взгляды на аварию с 1960-х-1970-х годов?

Ответ В. Асмолова на экране:

"Абсолютно. Раньше мы применяли так называемый консервативный инженерный подход, говорили: "Мы много чего не знаем, но все, что мы не знаем, мы возьмем запасами и покроем". Вроде, все правильно. Но на самом деле, если ты чего-то не знаешь, то у тебя отсутствует системный взгляд на ситуацию, и ты только думаешь, будто бы работаешь консервативно. Косно — это еще не значит консервативно!

Раз ты не понимаешь, что происходит, решения могут быть совершенно неправильными. Сегодня, слава Богу, и у нас, и в мире нужные знания есть. Кстати получить их можно было только за счет развитого международного сотрудничества, потому что слишком уж дорогая вещь — такая база данных, и востребована она… лучше бы, чтобы она не была всерьез востребована…

Мы и до 1986 года говорили, что этим заниматься надо, — первые бумаги по эшелонированной защите относятся к 1982 году — нам ответ сверху был дан очень простой: "Это у них там, на Западе, угнетение, капитализм, поэтому они не думают о людях и у них реакторы ломаются, как на Тримайл Айленде, например. А у нас реакторы безопасны, потому что они — советские. Вот так".

После 1986 года было осознано, что этим делом надо заниматься, и заниматься серьезно, но сразу выяснилось, что это сумасшедшие деньги. Тогда было три пути, как можно этим заниматься, и мы все эти три пути использовали. Во-первых, надо было получить западную базу данных, которая у них была накоплена за восемь лет работы. Во-вторых, попробовать вести работы для советских реакторов на западных установках, которые уже были созданы для этих целей. Но эти два пути могли реализоваться только при одном условии: мы должны были быть для них интересны, чтобы они нам позволили получить свои базы данных, очень дорогостоящие, и дали возможность работать на их установках. Тогда мы им предложили "в обмен" суперкритические работы, суперкритические эксперименты, которые по многим причинам: и профессиональным, и другим, — на Западе сделать не могли. Это были, например, опыты по расплаву активной зоны, исследования, как ведет себя бассейн, из которого вылезла ловушка активной зоны, суперработа по водородной безопасности: у нас были очень хорошие установки из военной промышленности, так что мы могли взрывать, детонировать и так далее, и мы у себя организовали вот эти работы".