Гелий Салахутдинов - Блеск и нищета К. Э. Циолковского

Поразительно, но человек, который в будущем разработает собственную философию, в московский период "всякой неопределенности и "философии"... избегал". При этом к "философии" он относил все, что ему представлялось непонятным или избыточным.

По этой причине он не признавал "... ни Эйнштейна, ни Лобачевского". Он отверг также и Минковского, назвавшего время четвертым измерением: "Назвать то можно, но слово это нам ничего не открывает и не прибавляет к сокровищнице знаний".

Отвергал он сразу и на всю жизнь. "Под точной наукой или, вернее, истинной наукой, - писал он, - я подразумевал единую науку о веществе, или о Вселенной. Даже математику я причислял и причисляю сюда же" [171].

Три года жизни в Москве были наполнены трудом, одиночеством и мечтами о будущих изобретениях. Именно в эти годы у него сформировалась мечта "... о завоевании Вселенной", а в социальном смысле он преодолел несколько последствия своей провинциальности - робость перед большим городом; самостоятельно получил некоторые знания, и приобрел безграничную уверенность в своих силах.

Все эти годы он переписывался с отцом, который все-таки сообразил, что жизнь в Москве мало что дает сыну, но может привести его к гибели. Под благовидным предлогом он пригласил его вернуться домой, в Вятку, и все увидели "плоды образования": он был черным от слабого питания ("я съел весь свой жир") [172, с. 64].

Отец помог ему получить частные уроки по математике и физике, а вскоре слухи о его преподавательских способностях распространились и от заказчиков не стало отбоя.

Еще в Москве он, одеваясь "в рубище", должен был как-то реагировать на рефлексию на это окружающих. В принципе, у него мог бы сформироваться некий комплекс неполноценности, или, наоборот, определенное высокомерие, независимость. Сформировалось (или, по крайней мере, укрепилось) последнее, немыслимым образом сочетавшееся с бытовой скромностью и застенчивостью. Трудности детства и московского отрочества привели к сильному и упрямому характеру. Он пренебрегал насмешками окружающих, общественным мнением.

Однажды случайно узнал, что близорук, и стал носить очки: попались большие - перевернул их "вверх ногами" и так и носил их, не обращая внимания на шутки [172, с. 66].

Простудился, заболел и умер младший брат - Костя даже не пошел на похороны, обнажив, тем самым, отсутствие тесной душевной связи со своими братьями и сестрами.

Снял квартиру под мастерскую и принялся за создание всяких механических устройств. Впрочем, ничего серьезного не было.

В автобиографии он писал, что в Вятке он "из публичной библиотеки... таскал научные книги и журналы" [172, с. 70] и среди них ньютоновские "Принципы"... Однако при этом остается неясным, как он последние прочитал. Дело в том, что в этот период они были изданы на латыни, английском, французском и на немецком языках [45], которыми К.Э. Циолковский не владел. Возможно, что он просто полистал эту работу.

Печатному слову верил: прочитав статьи о вреде табака, всю жизнь не курил; получив представления о половых болезнях, был крайне воздержан в отношениях с прекрасным полом, впрочем, в этом смысле пользовался взаимностью - Дон Жуан из него не получился. Результатом чтения стало "отвращение к орфографии всех стран" [172, с. 70].

По-видимому здоровье у него было слабым, поскольку мучили сильные головные боли, причину которых он находил в половом воздержании; а поллюций не было до 20 лет, что он объяснял тем, что вся его половая сила шла на развитие мозга [171].

Однажды знакомый повел его в одно "злачное" место, но было так холодно, что Костя избежал соблазна и вернулся домой.

"Но, - как писал он, - все же я был страстен и постоянно влюблялся. В Вятке был один случай сверх платонического чувства. Я полюбил семилетнюю дочку наших знакомых. Я мечтал о ней, мечтал даже о доме, где она жила и с радостью проходил мимо этого дома. Более чистой любви трудно себе что-нибудь представить" [171].

В 1878 году после смерти своей жены отец вышел в отставку и переехал с детьми в Рязань. Здесь Костю глухого и "слепого", попытались привлечь к воинской повинности, но все обошлось.

В следующем году он сдал соответствующие экзамены, так и оставшиеся единственными в его жизни, и получил звание учителя народных училищ. Ждать места пришлось недолго - уже в январе 1880 года (т.е. через три месяца после экзаменов) он получил должность учителя арифметики и геометрии в Боровском уездном училище.

У одного вдовца с дочерью - Варей Соколовой - снял две комнаты и стол, состоявший из супа и каши. Дом располагался на окраине города, недалеко от реки. Хозяин был человеком неплохим, но выпивал.

Костя решил, что ему пора жениться, и он в 1880 году женился на этой девушке "... без любви, надеясь, что такая жена не будет мною вертеть, будет работать и не помешает мне делать то же" [171].

Венчаться ходили за 4 версты, пешком, не наряжаясь. "До брака и после него я не знал ни одной женщины, кроме жены" [172, с. 83-84]. "В день венчания купил у соседа токарный станок и резал стекла для электрических машин..." "С женой мы всегда и всю жизнь спали в отдельных комнатах, а иногда и через сени". "Такая подруга не могла истощить и мои силы : во-первых, не привлекала меня, во-вторых, и сама была равнодушна и бесстрастна. У меня был врожденный аскетизм и я ему всячески помогал".

"Хорошо ли это было: брачная жизнь без любви?.. Кто отдал себя высшим целям, для того это хорошо. Но он жертвует своим счастьем и даже счастьем семьи. Последнего я тогда не понимал... Но потом обнаружилось: от таких браков дети не бывают здоровы, удачны и радостны... Академический брак едва ли сделает вас великим, а несчастным сделает наверно". Супруги не ладили друг с другом, и атмосфера в семье была угнетающей. Ее глава был деспотичен и в принципе не терпел возражений [171].

В домашних условиях он мастерил всевозможные игрушки: электрические машины, извергающие громы и молнии, иллюминации и пр.

Сразу же по приезду в Боровск он начал свои первые научно-исследовательские работы. Было ему в то время 23 года.

Итак, заштатный российский городишко конца .XIX века, без научной библиотеки, телефона и прочих средств информации. Добротные систематические знания получить не удалось, связей с научным миром не только нет, но и вообще нет ни одного знакомого ученого. На что в этих условиях может рассчитывать честолюбивый молодой человек со слабым здоровьем?

Если отнестись к этому вопросу непредвзято, то можно однозначно констатировать, что надежд на успех не было решительно никаких. Он был обречен на "открывание Америк" [40, с. 17] и "придумывание велосипедов".

Первый вопрос, который неизбежно встает перед начинающим исследователем, состоит в ознакомлении с передним фронтом соответствующего научного направления, с изучения достижений предшественников и выборе ниши неизвестного с тем, чтобы направить на него "инструментарий" научного поиска. Решить его невозможно не только на основе учебников, но и с помощью монографий, поскольку их содержание обычно отстает от новейших результатов исследований на несколько лет.