Гелий Салахутдинов - Блеск и нищета К. Э. Циолковского

Обитатели этого дома изучают друг друга и самых лучших своих представителей делегируют в вышестоящий дом, где в результате соберутся еще более совершенные "особи". Их образ жизни будет таким же, и они тоже направят своих самых совершенных представителей в вышестоящие дома и так до бесконечности, поскольку во Вселенной, как мы увидим, существует огромное количество подобных обществ, так что имеются председатели планет, солнечных систем, эфирных островов и т.д., и т.п., и где-то скрывается самый главный председатель.

На Земле, однако, своя специфика жизни. Неподходящих членов общество из своих домов исключает и отправляет туда, откуда они пришли, или их оставляют без потомства.

С течением времени количество людей, проживающих в этих домах будет увеличиваться, а живущих в обычных "индивидуальных" условиях - уменьшаться. И вот в один прекрасный день все будут жить только в этих домах и все человечество будет состоять из специально выведенных гениев, самые-самые из которых будут председателями различных космических регионов, в одном из которых, как, вероятно, надеялся К.Э. Циолковский, найдется место и ему, грешному.

До такого "счастья" додуматься не удалось ни И.В. Сталину, ни А. Гитлеру. Видимо, в самом деле гению К.Э. Циолковского не было равных в человеческой истории и, хочется надеяться, что больше и не будет.

В литературе устоялось и ныне представляется общепризнанным мнение о том, что в царской России наблюдалось "...непонимание и враждебно-насмешливое отношение, которое проявляла техническая интеллигенция..." [40, с.36] к идеям К.Э. Циолковского.

И далее: "Многие ученые его не понимали ... для большинства ученых был неактуален сам предмет основных исследований Константина Эдуардовича" [29, с.189]. "В ... царской России прогрессивные идеи Циолковского не встречали почти никакой поддержки" [29, с. 174].

Подобного рода высказывания можно продолжать, поскольку они в советские времена были своего рода показателем хорошего тона для авторов и визитной карточкой "в бессмертие" для исторических героев.

Однако все сказанное по данному вопросу о К.Э. Циолковском, мягко говоря, не соответствует действительности. Вспомним, как его с несколькими компилятивными работами приняли в Русское физико-химическое общество, которое во главе с гениальным Д.И. Менделеевым его поддержало. Такой чести он был удостоен не за большой вклад в науку, а исключительно из чувства сострадания к нему членов общества, которые искренне хотели помочь пробиться в науку талантливому и несчастному инвалиду из серой российской провинции.

Пролистывая в голове страницы его биографии, все больше и больше убеждаешься в том, что очень умело, хотя, естественно, на чисто интуитивной основе, он пользовался своими трудными условиями для творчества, слабым здоровьем и фактом полного самообразования, отсутствием научных библиотек и исследовательских лабораторий. Он добился, например, сочувствия знаменитого физика профессора Московского университета А.Г. Столетова, взявшего над будущим Ломоносовым, как он, возможно, полагал и надеялся, фактически шефство, помогая ему и с публикациями, и с налаживанием научных связей. С большим вниманием отнеслись к нему и профессор Московского университета Н.Е. Жуковский, и Ф.Ф. Петрушевский, и академик М.А. Рыкачев, и сотрудники все того же VII отдела Русского технического общества.

Все его обращения встречали понимание, участие, а работы подвергались доброжелательному критическому анализу. Отрицательные отзывы на его работы не были заранее организованными актами диверсии бездарных и завистливых оппонентов против гениального ученого, как это не раз бывало в истории науки и техники, где, особенно в советское время, научная карьера многими достигалась не талантом и трудом, а методами политической борьбы за власть: беспринципностью, угодничеством, интригами, расправами, облеченными нередко в существо науки, ее когнитивные аспекты.

После избрания в Физико-химическое общество вокруг него постепенно начал возникать своего рода актив-группа интеллигентов, пытающихся оказать ему посильную помощь и поддержку. В той или иной мере ему помогали В.И. Ассонов, П.М. Голубицкий, П.П. Каннинг, Е.С. Еремеев, С.В. Щербаков и др. После отзывов в печати о его дирижабле (имевших серьезные и неустранимые замечания) к нему стали поступать даже пожертвования от частных лиц и некоторых обществ

Интересно, в настоящее время или в недавнем прошлом в СССР были ли примеры подобного рода, когда крупнейшие ученые оказывали бы такую помощь и поддержку какому-нибудь одаренному, но малообразованному молодому человеку? Вряд ли. На это никто не стал бы тратить даже время. Ему сказали бы, что нужно поступить в университет, потом в аспирантуру, ну, а уже потом - в светлый путь, к научным вершинам. И были бы, кстати, правы.

Итак, с 1903 года и до начала социалистической революции в творчестве К.Э. Циолковского обозначился застой. Вся тематика, связанная с летательными аппаратами, зашла в тупик и он пытается самореализоваться в общем естествознании. Что из этого выходило, мы видели, но он сам этого не понимал, думая, что действительно ниспровергает основы наук.

Летом 1910 года в Калуге было организовано Общество изучения природы местного края, председателем которого стал директор Калужской мужской гимназии Ф.М. Шахмагонов. 9 октября, уже на втором заседании, он предложил избрать К.Э. Циолковского почетным членом Общества ввиду его научных заслуг [78, с. 133].

Предложение было принято единогласно и для более полного знакомства с идеями К.Э. Циолковского на нескольких заседаниях был прочитан ряд его статей.

Общество также оказывало содействие в публикации его работ. Например, в 1914 году оно опубликовало "Второе начало термодинамики", а 1919 году - "Кинетическую теорию света", т.е. две работы, не имеющие научного содержания.

В автобиографии К.Э. Циолковский вспоминал, что: "Революцию все встретили радостно... Я относился, по моим годам (а ему исполнилось ровно шестьдесят лет - Г.С.), ко всему сдержанно, не придавал значения побрякушкам и ни разу не надевал красных ленточек. Поэтому в одном училище (где я также давал уроки) вообразили, что я ретроград. Но я им показал книгу ("Горе и гений" - Г.С.), изданную мною при царе, чисто коммунистического направления. В епархиальном училище на меня давно косились, теперь - в особенности и называли большевиком. Мое явное сочувствие революции очень не нравилось" [172, с. 133-134].

В этой же работе он отмечал, что революционер из него не вышел из-за глухоты, которая сделала его "слабым изгоем", лишила товарищей, друзей и общественный связей, привела к незнанию жизни... [172, с. 13].