А Кони - Лев Николаевич Толстой

Таких писем больше всего. Почти во всех содержатся трогательные извинения за причиняемое беспокойство и просьба не отвечать, если некогда или нельзя помочь. "Если вам почему-либо нельзя ничего сделать для этого хорошего молодого человека, - пишет он в 1894 году, - то, пожалуйста, не стесняйтесь этим и не трудитесь мне отвечать.

Я знаю, что вы и без моей просьбы помогли бы ему, и думаю, что вы и для меня пожелаете сделать что можно, поэтому вперед знаю, что не сделаете, то только потому, что нельзя". "Та, о заступничестве за которую я вас прошу, - пишет он в 1898 году, - молоденькое и наивное, как ребенок, существо, так же похожее на заговорщика и так же опасное для государства, как похож я на завоевателя и опасен для спокойствия Европы. Вот я и снова к вам с просьбой. Но что же делать? Noblese (des sentiments) oblige [Благородство (чувств) обязывает (фр.)], a кроме того, мне не к кому обратиться в Петербурге".

Даже тяжкая болезнь не умаляет его забот о других. Так, в ноябре 1901 года в письме из Кореиза в Крыму он говорит:

"...пишу вам не своей рукой потому, что все хвораю и после своей обычной работы так устаю, что даже и диктовать трудно. Но дело, о котором пишу вам, так важно, что не могу откладывать. Моя знакомая и сотрудница во время голодного года, самое безобидное существо, находится в тех тяжелых условиях, которые описаны в прилагаемой выписке письма, которое переписано слово в слово. Пожалуйста, remuez ciel et terre [употребите все средства (фр.)], чтобы облегчить участь этой хорошей и несчастной женщины. Вам привычно это делать и исполнять мои просьбы. Сделайте это еще раз, милый Анатолий Федорович".

В письмах рассыпаны известия о себе и о своих трудах, приглашения приехать в Ясную Поляну, милые сетования на то, что мне не удается этого сделать, и ряд добрых пожеланий. "Я жив и здоров, - пишет он в сентябре 1905 года. - Все одно и то же говорю людям, которые не обращают на мои речи никакого внимания, но я все продолжаю, думая, что я должен это делать". "Очень сожалею о том, что ваша речь в академии о русском языке вызвала неосновательные возражения. То, что вы сказали, было очень естественно и вполне целесообразно. Надо выучиться не обращать на это внимание, впрочем, вы это знаете лучше меня" (1900 г.).

"Мне жалко вас за ваше нездоровье. Дай бог вам переносить его как можно лучше, то есть не переставая служить людям, что вы и делаете. Это самое лучшее и верное лекарство против всех болезней" (1904 г.). "...Желаю вам духовного спокойствия, а телесное здоровье в сравнении с этим благом, как щекотка при здоровом теле" (1906 г.). "...Вчера утром, получив ваше письмо, я не вспомнил сразу по почерку на конверте, чей именно это почерк, решил, однако, что это от человека, которого я люблю, и отложил, как я обыкновенно это делаю, письмо это под конец; когда же распечатал и узнал, что письмо от вас, порадовался своей догадливости", - значится в одном из его последних писем ко мне.

V

Таковы мои воспоминания о Л. Н. Толстом. В них не выражено главного, трудно поддающегося описанию: его влияние на душу собеседника, того внутреннего огня его, к которому можно приложить слова Пушкина: "Твоим огнем душа палима, отвергла мрак земных сует". Тот, кто узнал его ближе, не может не молить судьбу продлить его жизнь. Она дорога для всех, кому дорого искание правды в жизни и кому свойственно то, что Пушкин называл "роптаньем вечным души", а Некрасов - "святым беспокойством" ... Можно далеко не во всем с ним соглашаться и находить многое, им проповедуемое, практически недостижимым. Можно, в некоторых случаях, не иметь сил или уменья подняться до него, но важно, но успокоительно знать, что он ест ь, что он существует как живой выразитель волную- щих ум и сердце дум, как нравственный судья движений человеческой мысли и совести, относительно которого почти наверное у каждого, вошедшего с ним в общение, в минуты колебаний, когда грозят кругом облепить житейские грязь и ложь, настойчиво и спасительно встает в душе вопрос:

"А что скажет на это Лев Николаевич? А как он к этому отнесется?"

Со многих сторон восставали и восстают на него. Ревнители неподвижности сложившихся сторон человеческих отношений упрекают его за смелость мысли и за разрушительное влияние его слова, ставя ему в строку каждое лыко некоторых из его неудачных или ограниченных последователей. Ему вменяют в вину провозглашение им, без оглядки и колебаний, того, что он считает истиной и по отношению к чему лишь осуществляет мнение, высказанное им в письме к Страхову: "Истину... нельзя урезывать по действительности. Уж пускай действительность устраивается, как она знает и умеет по истине". Но не сказал ли некто, что "истину, хотя и печальную, надобно видеть и показывать и учиться у нее, чтобы не дожить до истины более горькой, уже не только учащей, но и наказующей за невнимание к ней?" А ведь этот некто - был знаменитый московский митрополит Филарет...

Некоторые из людей противоположного лагеря относятся к Толстому свысока, провозглашая его носителем "мещанских идеалов", ввиду того что во главу угла всех дел человеческих он ставит нравственные требования, столь стеснительные для многих, которые в изменении политических форм, без всякого параллельного улучшения и углубления морали, видят панацею от всех зол. Вращаясь в своем узком кругозоре, они забывают при этом, что даже наиболее радикальная политико-экономическая мера, рекомендуемая ими, национализация земли - в сущности, указана и разъяснена у нас Толстым, но с одной чрезвычайно важною прибавкою, а именно: без насилия...

Путешественники описывают Сахару как знойную пустыню, в которой замирает всякая жизнь. Когда смеркается, к молчанию смерти присоединяется и тьма. И тогда идет на водопой лев и наполняет своим рыканьем пустыню. Ему отвечают жалобный вой зверей, крики ночных птиц и далекое эхо - и пустыня оживает. Так бывало и с этим Львом.

Он мог иногда заблуждаться в своем гневном искании истины, но он заставлял работать мысль, нарушал самодовольство молчания, будил окружающих от сна и не давал им утонуть в застое болотного спокойствия...

Лев Николаевич Толстой

Воспоминания о великом писателе появились в 1908 г. в популярном столичном еженедельнике "Нива", книга 8 (литературное приложение)

Неоднократно переиздавались при жизни автора с изменениями и дополнениями. Печатается по т. 6 Собрания сочинений.

С. 173. его кончины. - Толстой тяжело болел в 1902 г

звездное небо... - Кант Иммануил (1724 - 1804) - великий немецкий философ. В знаменитой работе "Критика чистого разума" сформулировал в лапидарно-афористической формуле поразившую читателей и последователей, в том числе и русских, соотнесенность между областью рационально-чувственного познания и нравственной сферою: "звездное небо над нами, моральный закон в нас". Отец Кони воспитал обоих сыновей "по Канту", в доме постоянно слышались ссылки на германского мыслителя. В своей работе "Общие черты судебной этики" (М., 1902)