Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6319 ( № 15 2011)

Чуйков почти на тридцать лет был старше меня и обращался ко мне на «ты», подчеркивая свое отцовское расположение.

Тогда же я спросил его: «А правда ли, что Вучетич лепил скульптуру бойца с гранатой на мемориале с вас, Василий Иванович?»

- Да, - кивнул он, - голову и торс с меня…

За месяц пребывания в больнице, встреч и бесед было не меньше десятка. Говорили о многом. Но в памяти остались только сталинградские темы. Я донимал маршала своей болью. Говорил, что из нашего восьмого класса, где училось 29 ребят, осталось только восемь. В четырех центральных районах города была проведена перепись сразу по окончанию боев. Осталось только 1448 живых. А проживало здесь более ста тысяч…

Досаждал я и другими цифрами страшных потерь моих земляков, и, наверное, переборщил. Это было при Симонове, и, помню, он сделал сердитое замечание:

- Ты, Володя, все время ищешь виноватых… Здесь их нет!

Наступило неловкое молчание. Что говорил маршал не помню… Возможно, по-отечески сглаживал остроту…

Встречи и беседы с Василием Ивановичем естественно оборвались, как только кончилось наше пребывание в больнице на Мичуринском.

С Симоновым было проще. Мои наскоки он отбивал хлестко. На мои вопросы: «Почему у нас человеческая жизнь ценится так низко? А часто и совсем никак!», он отвечал: «Подумай сам! Историю изучал?»

- Война помешала, - не сдавался я. – Слишком много в России людей. И они всегда были в придачу к земле. Вот она ценилась! А люди, так, мертвые души…

Симонов с насмешливым удивлением смотрел на меня, понукая взглядом говорить дальше. Но меня уже понесло.

- Умирать русские умеют… Даже дети. Я это видел. А вот жить?

Константин Михайлович долго молчал, а потом отозвался:

- Научимся и мы жить, а не только умирать. Война многому научила.

С Константином Михайловичем встречались почти каждый день и наши беседы, как мне казалось, переросли в дружеские. После больницы наше общение продолжалось еще несколько лет, когда я работал в издательстве. Встречались вплоть до его кончины.

16. Вместо эпилога.

Если правда, что судьба человека – это суд Божий, то Всевышний распорядился так, что через тридцать пять лет я попал в ту же больницу на Мичуринском. И пробыл здесь так же – почти месяц.

К счастью, оказался ходячим. Гулял по тем же дорожкам разросшегося парка. Но все было уже по-другому. Как и многие, бродил в одиночестве, без желания входить с кем-либо в контакт. И дело было не только в том, что изменился сам, изменилось Время.

Живем в другой стране, не чувствуя ее под собой.

Больница вернула меня к тем разговорам, которые я вел здесь с двумя «сталинградцами». Даже вспомнил ту лавочку, на которую часто присаживался на весеннем солнцепеке Василий Иванович Чуйков…

А потом больничные дорожки привели в разоренный войною Сталинград. Я перебирал в памяти наши разговоры тех давних лет и спрашивал себя: «Неужели тогда не заходила речь о том, что так волнует меня сейчас? Почему в моем городе нет даже самого маленького памятника мирным сталинградцам?»

Верующие могли бы предложить построить часовню или церковь. Даже не одну, учитывая длину города. Их можно сооружать в любом месте. Но самой кровавой была северная часть Сталинграда.

А вот памятник мирным жертвам войны должен стоять обязательно в центре. Именно здесь погибло больше всего жителей. Они были навсегда похоронены под развалинами многоэтажных домов. Их трупы строители находили в течение десятилетия после окончания войны.

Летом 1952 года разбирали развалины многоэтажного дома на Привокзальной площади. В части необрушенного подвала обнаружили высохшие мумии умерших от голода и холода жителей: детей, женщин, стариков и одного красноармейца. В подвале, видимо, был склад продуктового магазина, и люди могли еще прожить несколько месяцев до наступления холодов. Страшно представить мученическую смерть этих заживо погребенных несчастных сталинградцев… Мне кажется, и сейчас слышу задохнувшихся в крике детей…

В Сталинграде погибли сотни тысяч, большая половина жителей, а в городе нет места, где их внуки и правнуки могли бы скорбно склонить головы в их память.

Если бы меня спросили, где должен быть этот памятник, и что в нем следовало бы отобразить, я бы ответил:

- На Привокзальной площади, на месте довоенного фонтана с хороводом скульптур детей вокруг крокодила. Сейчас оно закатано асфальтом. А сразу после окончания боев на это место нельзя было смотреть без страха и сердечной боли. Изуродованные «дети» с оторванными руками и ногами, разбитыми головами выражали картину порушенного детства.

Невинно убиенные дети, их матери и старики, разделившие с ними судьбу, обязательно должны быть отображены в будущем памятнике беженцам и сталинградцам.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии: 27.04.2011 17:08:45 - юрий дмитриевич шатунов пишет:

И памятники поставить и имя городу вернуть. Выживем в нынешнем лихолетье, все сделаем, не устоим - никому наша память нужна не будет.

27.04.2011 16:15:54 - Алексей Фёдорович Буряк пишет:

Побольше таких публикций... burur@mail.ru

Живые и мёртвые

Довоевал не до конца

ПАМЯТЬ

25 марта 1945 года во время Данцигской (Гданьской) операции 2-го Белорусского фронта лично уничтожил четыре немецких танка, но был тяжело ранен.

В 1953 году окончил Литературный институт имени А.М. Горького. Первый сборник стихов «В дороге» выпустил в 1956 году.

Александр НИКОЛАЕВ

***

Вот бледнолицый ученик,

круги под синими глазами,

в метро к учебнику приник,

на выпускной спешит экзамен.

Склонились в позе деловой

сосредоточенные лица

над исторической канвой –

хронологической таблицей.

В таблице даты, имена,

событья важного значенья,

среди которых и война –

объект, достойный изученья.

И вовсе нет моей вины,

что я подслушал их беседу,

где из важнейших дат войны

был назван только День Победы.

Воспоминаний давних тень

прошла, конкретность принимая,

и вспомнил я тот первый день

войны, окончившейся в мае.

А бледнолицый сам не свой,

склонился ниже бледнолицый

над исторической канвой –

хронологической таблицей.

Июнь и сорок первый год.

Как говорится,

время оно…

До них по книгам он дойдёт,

как я до войн Наполеона,

И я сижу,

смотрю в окно.

Как быстро вырастают дети!

А тот июнь был так давно,

когда их не было на свете.

И, вероятно, иногда

мы в чём-то их не понимаем,

поскольку жили в те года,

когда Июнь был перед Маем.

Его я помню хорошо.

Стояла жаркая погода.