Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6319 ( № 15 2011)

Текстовая культура, то есть культура, опирающаяся на книгу, всегда была принадлежностью весьма узких специализированных элит – религиозных, научных, управленческих, творческих.

Массовый характер её был порождён двумя обстоятельствами.

Во-первых, европейская модернизация, начавшаяся в XIX веке, потребовала хотя бы начального образования от множества людей, вовлечённых в этот процесс: мгновенно (конечно, в историческом смысле) появились широкие слои населения, умеющие читать и писать.

А во-вторых, та же модернизация, в частности внедрение массового производства, резко удешевила как сам способ издания, так и средства доставки печатной продукции к потребителю. Газеты и книги стали доступны возникающему среднему классу.

Газеты начали синхронизацию массового сознания и привели к появлению общества – совокупности образованных, думающих людей, способных квалифицированно обсуждать возникающие проблемы, а книги, в свою очередь, через этикетирование персонажей начали формировать стереотипы социального поведения. Литературоцентричной в те времена была не только Россия. Во Франции колоссальными тиражами расходились романы Дюма, Бальзака, Эжена Сю. Вся Германия зачитывалась Гёте и Шиллером. А в провинциальной Англии на почтах выстраивались длинные очереди – читатели жаждали скорее получить продолжение очередного произведения Диккенса.

Вот эта текстовая эпоха, судя по всему, завершилась. На смену ей идёт эпоха аудиовизуальной культуры, которая, несомненно, удобнее для восприятия. Ареал литературного текста схлопывается. Блогосфера, представляющая собой стенографию устной речи, даёт пользователю не меньше эмоций, чем остросюжетный роман. Более того, она даёт ему сопричастность к чужим высказываниям, спонтанную трансперсональную общность, чего ни один роман сделать не в состоянии.

То есть литература опять становится уделом специализированных элит и вряд ли в ближайшее время сумеет вернуть себе прежнее положение.

Фактор второй: Кричи громче

Соответственно, как заметил ещё Бодрийяр, изменилась вся технология писательского бытия. Раньше автор сначала создавал книгу, и если она оказывалась хорошей, то за счёт этого обретал известность. Сейчас автор сначала утверждается в медийной среде, нарабатывает, если получается, популярность, а уже после подвёрстывает к этому свои книги.

Причём качество книг, в общем, значения не имеет. Главное, чтобы они не были чрезмерно скучны. Зато приветствуется бодренькая болтовня как бы обо всём сразу, а в сущности ни о чём.

Примеры медийных авторов, я думаю, приводить не надо. Они перед глазами у всех.

Здесь важен общий вектор, задающий позиционирование в культуре.

Художник становится известным, потому что бегает на четвереньках, лает и кусает людей, режиссёр – снимая фильм о школе, где ученики предстают психопатическими маргиналами, писатель – наполняя очередной роман отвратительными физиологическими подробностями.

Как, по слухам, проговорился в начале своего «творческого пути» Виктор Ерофеев, главное – наскандалить, привлечь внимание, потом – пиши что хочешь, всё равно будут читать. Кстати, это подтверждает и литературная карьера самого В. Ерофеева: при весьма скромных художественных способностях он считается чуть ли не ведущим российским писателем.

Значит, есть ради чего скандалить.

Тот же Бодрийяр назвал подобные феномены симулякрами – явлениями, которые лишь имитируют реальность, но сами не являются таковой.

Современный автор становится симулякром. Он становится медийным фантомом, существующим в зыбкой, изменчивой коммуникационной среде, где продуцировать событийный шум важнее, чем творить, и где казаться писателем значительно важнее, чем им быть.

Многие российские авторы, как мне представляется, втайне радуются, что книг ныне никто не читает. По крайней мере так не слишком заметна их (авторов) творческая несостоятельность.

Вот откуда идёт ощущение беллетристической пустоты.

«Барабан может заглушить оркестр, но не может его заменить».

Фактор третий: Свой среди своих

Механизмом, поддерживающим фантомное бытие, является тусовка – литературный клан.

Заметим, что данная общность имеет глубинный биологический смысл. В стаде павианов, например, молодой самец, чтобы повысить свой социальный статус, должен победить самца более высокого ранга. В одиночку он этого сделать не в состоянии – создаётся клан, объединяющий других молодых самцов. Цели подобного объединения исключительно прагматические: карьера, продвижение вверх, борьба за пищевой и репродуктивный ресурс.

Литературная тусовка строится по тем же принципам. И потому главный её критерий можно сформулировать так: свой – это не тот, кто умеет писать, а тот умеет писать, кто – свой. Чужих, пусть даже талантливых авторов, тусовка не замечает, зато автор бездарный, но из своих обретает в ней все права.

Далее на тусовку обычно навешивается броский ярлык: концептуализм, метареализм, маньеризм, фундаментализм. Никакой внятной связи с текстами тусовочных авторов такой ярлык, как правило, не имеет, зато на него хорошо клюёт критика, обозревающая литературу. Ведь писать о ярлыке проще, чем анализировать книгу. Легче взять готовый дефинитивный набор, чем создавать его самому. Ярлык в данном случае исполняет ту же функцию, что и ритуальные татуировки первобытных племён, – выделить своих, обозначить и оправдать собственную непохожесть на остальных.

Результаты деятельности тусовок особенно хорошо заметны в области литературных премий. Если в жюри есть свои, то и премию получает тоже свой. Разве что победит другой «творческий клан». При этом качество книги никакого значения не имеет: она может быть деревянной, банальной, занудливой, художественно убогой, автор книги может совершенно не чувствовать языка – всё это меркнет, если он входит в тот же литературный прайд.

При чём тут художественность?

При чём тут язык?

При чём тут литература вообще?

В тусовке литература не цель, а исключительно карьерный ресурс.

Фактор четвёртый: Картография пустоты

Теперь представим себе слегка продвинутого россиянина, образованного, умного, любящего и стремящегося читать. Вот он узнаёт, что некая книга получила престижную литературную премию, он покупает данную книгу, открывает её и буквально на первых страницах впадает в столбняк.

Выясняется, что читать книгу нельзя.

И не потому, что книга чрезмерно усложнена, что, заметим, считается почему-то признаком «высокой литературы». И не потому, что книга написана каким-нибудь специфическим языком, – что, опять же заметим, тоже почему-то считается литературным достоинством. Нет, книга попросту несъедобна. Это опилки, напиленные из сухого бревна.