И. Тертерян - Портрет художника в зрелости

Роман Делибеса исполнен глубокого социального реализма, но было бы упрощением видеть только социально-критическое, обличительное начало. «Крысы» — произведение не однозначное, двойственное.

Главный персонаж «Крыс», мальчик Нини, редко говорит о нищете, в которой он живет. Он как будто даже не очень-то и ощущает голод, убожество, нависшую над землянкой угрозу. Нини живет особой жизнью, жизнью природы, всего сущего. Для него события — прилет аиста, закол свиньи, убийство лисенка. Он вслушивается в голос ветра и шум паводка, запоминает приметы, ему внятен язык растений. Даниэль-Совенок был обычным шаловливым ребенком — Нини кажется маленьким старичком, мудрым гномиком, хотя и он не прочь по-детски созорничать. Нини не столько реальный деревенский мальчик, сколько символ, персонификация народной мудрости: «Устами младенца глаголет истина». Нини знает «истину»: нет ничего вернее и прекраснее природы, люди делятся на тех, кто понимает и любит природу, и на тех, кто равнодушен к ней. Всеми силами он сопротивляется попыткам филантропов оторвать его от природы, послать в город учиться. «Я не хочу быть важным господином», — с неестественным в ребенке упрямством твердит Нини. В один враждебный клан — «они» — объединяет мальчик инженера, судью, губернатора, который иногда проезжает мимо села, городского парня, который охотится на крыс не для пропитания, а для развлечения. «Они» никогда не поймут правоту дяди Крысолова, ну а Нини не хочет понимать их законы, их правила, их ненужную науку.

Так утверждается незыблемое противопоставление двух миров: народного, органичного и прекрасного даже в своей трагической жестокости, и городского, социального, по представлению писателя, выморочного и паразитического. Реальное общественное противоречие абсолютизируется, всякое преодоление его кажется невозможным; из города не может прийти ничего хорошего, так оставьте нас в покое, ведь в нашей тяжкой жизни нам ведомы и настоящие радости (хотя бы долгожданный дождь или ветер, сбивающий иней с колосьев), которые недоступны горожанам! — вот смысл «истины» Нини.

Двойственность романа навлекла на него критические отзывы как справа, так и слева. Официозная критика возмущалась демонстрацией ужасов и грязи, обвиняла Делибеса в том, что он воскрешает легенду либералов о «черной Испании», то есть нищей, отсталой, несчастной стране. «Можно подумать, что «черная» — вернее, несчастная — Испания когда-нибудь переставала существовать. Ничто не изменилось за последний век в грустной Кастилии. Селения из глины с каждым днем становятся все беднее. Так зачем же я буду скрывать правду? Зачем поддерживать «белую» легенду?», — негодующе возразил писатель. [6] M. Delibes. Vivir al día. Barcelona, 1968, p. 177–179.

Однако и левая критика предостерегала от «эстетизации» народной жизни. Эстетизация, пишет оппозиционный журналист, сказывается в том, что писатель начинает одухотворять голод, нищету, невежество, «открывает в косности и примитивности глубинные свойства народной души и подлинное выражение национального духа… Эстетическое возвеличение нищеты способствует выработке идеологии, оправдывающей исторический квиэтизм и противление прогрессу». [7] J. Andià. Nacionalismo y estética del semidesarrollo. — «Cuadernos». Paris, 1961, julio. Этот упрек (адресованный не одному лишь Делибесу, а группе видных испанских писателей), быть может, неоправданно суров. Делибес никогда не любуется нищетой, не превращает ее в объект эстетического умиления. Но беспокойство антифранкистской интеллигенции было оправданным: патернализм, которым прикрывается диктатура, стал одним из серьезнейших препятствий на пути к демократии. А из «Крыс» демагогически можно сделать и такой вывод: народ — это ребенок, он погружен в свое органическое бытие и нуждается в разумной опеке сверху.

Делибес вскоре доказал, что он всматривается и вдумывается в изменяющуюся жизнь. Как раз в это время его книги получили широкое признание и за границами Испании: их перевели на французский, немецкий, английский, шведский языки. Делибес совершил несколько поездок в Европу, США, по странам Латинской Америки. Яснее прорисовались в его сознании ближайшие перспективы испанского общества. В 60-е годы стало очевидным, что франкистский режим не сможет дольше держать страну в изоляции от мира. Это угрожало полным экономическим крахом. Поощряемый туризм, разрешение испанцам выезжать на заработки в богатые европейские страны, привлечение иностранных инвестиций — все это стимулировало экономику, позволило несколько повысить жизненный уровень. В устоявшийся веками испанский быт, в консервативные нравы стали вторгаться новые, непривычные черты. Личные впечатления от путешествий помогли Делибесу конкретнее представить себе, в каком направлении эволюционирует его страна. В Испании по мере индустриализации укреплялось современное развитое капиталистическое общество, именуемое на западе «обществом потребления» или «обществом изобилия».

В письмах, интервью, дневниковых записях Делибеса постоянно возникает эта тема — «общество потребления», отношения между людьми, свойственные этому обществу, тип человека, который с неизбежностью формируется и утверждается в новых условиях.

«Машины согревают человеческие желудки, но замораживают сердце. Никогда еще в истории человек так не отдалялся от другого человека, как в наши дни. И в самых богатых, развитых обществах это проявляется с наибольшей силой; в слаборазвитых странах, среди бедняков еще сохраняется тепло солидарности. Убеждаешься, что с подъемом уровня жизни охладевают чувства. Все тепло, что раньше люди берегли для ближнего своего, теперь они обращают на вещи…» [8] M. Delibes. Obras completas. t. 3. Barcelona, 1968, p. 10.

Эти слова заставляют вспомнить определения позиции Делибеса как «руссоистской» и «романтической». Да, во многом Делибес верен себе — его идеалом остается образ жизни здоровый и простой, в окружении природы, а не в окружения вещей; его менее пугает отсутствие комфорта, чем потребительская лихорадка. Неграмотные крестьяне воспринимают мир, чувствуют и думают совершенно по-разному: миллионы телезрителей в испанских городах воспринимают мир, чувствуют и думают совершенно одинаково. Средства массовой информации разрушают и «выравнивают» индивидуальность, талант, всякую самостоятельность и даже язык. Делибес повторяет это без устали.

Но правы ли те, кто еще и сегодня обвиняет Делибеса в луддитском призыве вернуться к ручному ремеслу и выкинуть на свалку телевизоры? Неужели Делибес верит в возможность возвращения вспять, к патриархальной, домашинной цивилизации? «Нет, я не ретроград, — отвечает на это писатель, — я не против техники вообще, я против дурного применения техники, приводящего к дегуманизации…» [9] M. Delibes. Un año de mi vida. Barcelona, 1972, p. 120. Иными словами, Делибес осознает — и осознает все острее, все решительнее, — что в «охлаждении чувств», в разобщенности людей, в обезличенности желаний и стремлений виноваты не автомобили, телевизоры и другие вещи сами по себе, а социальная система, от которой зависит применение техники и отношение к технике.