Газета День Литературы - Газета День Литературы # 174 (2011 2)

Михаил Дроздов:А чувствуете ли вы религиозный ренессанс в России?

Юрий Кублановский:Я его острее ощущал при советсткой власти даже, чем теперь. Ренессанс – слишком высокое слово. Но обнадёживающие тенденции всё-таки есть. Вот я беру даже своих детей... Я же вижу их жизнь. Но, конечно, по сравнению с общей массой деградации и народного упадка порой кажется, что это всё как слону дробинка, что это всё действительно малое стадо. Очень незначительная часть молодёжи сейчас имеет возможность сделать такой выбор, потому что она с тинейджерских времён уже оглушена современными соблазнами и нужно очень много сопутствующих обстоятельств, чтобы молодой человек сделал сейчас христианский выбор. Это очень непросто, я это понимаю. Не скажу, что в России есть для этого соответствующие условия, несмотря на, казалось бы, религиозную свободу, которую предоставили сейчас населению.

Слушатель:Скажите, пожалуйста, как человек, который прожил столько лет в эмиграции, как человек с достаточно богатым жизненным опытом, в какой момент, за счёт чего вы поняли свою принадлежность именно к русскому обществу, к русскому этносу? За счёт религии, литературы, общества, менталитета?

Юрий Кублановский:Я думаю, за счёт слова. Просто потому, что я пишу на русском. И моя профессия мне непосредственно в этом помогла. В первую очередь она, очевидно, что это так. Моя профессия и моя настойчивая любовь к русской литературе и приверженность к ней. Романы Достоевского были моим Евангелием и в 20, и в 30, и в 40 лет, и вся русская проблематика, русская философия... Я довольно рано узнал русских философов: Бердяева, Франка и других. Всё это текло и течёт по моим жилам. Отними у меня это, и от меня ничего не останется. Я весь только в русской проблематике, по сути. И то, что происходит в мире, я всегда связываю только с ней. И всё происходящее в мире мне интересно ровно настолько, насколько это отражается на России и на русском народе. Такое уж у меня устройство. Объясняю это, повторяю, своей профессией.

Егор Переверзев:Прошу прощения у аудитории, я хотел бы задать достаточно узконаправленный специфический вопрос и всё-таки затронуть тему постмодернизма, о котором вскользь уже говорилось в ходе нашего сегодняшнего вечера. Мой вопрос о метафоре. Вы знаете, у меня был вчера интересный разговор, в ходе которого я пришёл к мысли о том, что поэтическая метафора имеет огромную силу и влияние на аудиторию. В какой-то момент, слушая поэта, внимая стихам, вдруг возникает ощущение, что ты всё понял. Ощущение некоего такого понимания, которое уже граничит с действием, потенциально содержит действие. Настоящая сила поэзии и сила прозы – в этом. И в этот момент ты попадаешь под власть художественного слова. Имеет ли поэт право погружать человека, его сознание в пространство этой метафоры, откуда очень трудно вырваться, и которое неминуемо ведёт к каким-то действиям, не всегда для этого человека благостно заканчивающимся?

Юрий Кублановский:Вы льстите поэзии, считая, что она имеет столь сильное влияние на человека. Я думаю, дай Бог, если бы так было на самом деле. Сейчас всё-таки: прочитал, сплюнул, захлопнул и забыл, чаще всего бывает именно так. Да и основной поток современных стихов является стихами, отнюдь не рассчитанными на вживание в них. Не знаю даже, для чего они пишутся. Это явление уже превращается в какой-то огромный синдикат, со своими большими покровителями, большими олигархическими деньгами. Эти люди создают свои журналы, собирают симпозиумы. В этом состоит целая идеология: секуляризировать до конца русскую литературу, превратить её в игру, сделать её имморальной, сбросить учительство, как говорят, с корабля современности. Но всё это – пустое. А когда настоящая поэзия захватывает читателя, она может научить его только добру, закалить характер, с ней становится не страшно жить, она может только обогатить человека, и дать ему ещё одно духовное измерение. Так что бояться тут нечего. Открывай томик Тютчева, погружайся в него и не ошибёшься.

НОВОГОДНЕЕ

Страшен был год 2010-й от РХ,

Много знамений грозных было явленно на Руси.

Встал, например, судья на процессе по МБХ

И приговор обвинительный провозгласил.

Разрушал нам кризис свободный рынок,

Нас пожары жгли. Нас, как будто зайцев,

Травили ядовитым болотным дымом,

Но никто не услышал призыв "Покайтесь!"

Куда нас только ни били

Дубинками и плетьми.

Москва подавилась автомобилями,

Аэропорты – людьми.

Осиротела столица

Нашей великой страны.

Возникли новые лица,

Но как безнадёжно бледны!

А народ всегда недовольный,

Снова встал нацвопрос во весь рост –

На Манежной площади школьники

Учинили-таки Холокост.

Если взглянуть на действительность без розовых очков,

То удивишься, откуда она берёт такую траву.

Хорошо хоть спецслужбы не дремлют и полковник Квачков

Не поведёт своих арбалетчиков на Москву.

Зато Москву сковал какой-то подозрительный лёд,

Превратив город в царство Снежной королевы,

И между машинами жмущийся пешеход

То направо упадёт, то упадёт налево.

Покрывшиеся разом

Коркою изо льда,

Деревья бьются, как вазы,

И рвут собой провода.

Дорогие односельчане,

Кричу как диктор в эфир,

Не разбейте случайно

Этот хрустальный мир.

Милые мои, пьяные, болезные,

Едущие на метро с корпоративов,

У наших ног разверзается бездна,

А мы прелюбодействуем без презервативов.

Всем желаю живыми остаться

Среди творящейся х...ты.

Чтобы не зарезали на бульваре кавказцы

И не расстреляли в магазине менты.

Недолго осталось, братцы,

Уже при дверях нас ждут

Не то результаты модернизации,

Не то, как минимум, Страшный суд.

***

Кончаются праздники вроде.

У всех свои развлечения –

Одни из запоя выходят,

Другие из заключения.

Побледневшие и посиневшие

Один другого краше,

Смотрит Россия сидевшая

В глаза России бухавшей.

Радуются хорошей погоде,

Думают: "Слава Богу".

А некоторые не выходят

Не из того, не из другого.

Алкоголики и герои –

Два различные вида,

Когда-нибудь из запоя,

Наверно, и я не выйду.

Очнувшись, каждые два часа

Я буду глотать сто грамм,

И буду слышать сквозь сон голоса

Праздничных телепрограмм.

И на залитом водкой столе

Много тёмных январских дней

Салат заветренный оливье

Будет закуской моей.

А под бронёй черепной коры

Будет идти процесс,

Я увижу ползущих на берег рыб,

И птиц падающих с небес.

Меня преследовать будет мент,