Вадим Крейд - Георгий Иванов

Достаточно этих высказываний, чтобы понять, что акмеизм переживал кризис. В феврале 1914 г. закрылся "Гиперборей". Затем по предложению Ахматовой и Мандельштама приостановлен был Цех поэтов. Гумилев ушел добровольцем в армию. Еще существеннее, что сам литературный процесс начинает принимать иной облик. Как всякий подлинный критик, Г. Иванов оказался одаренным интуицией исторического времени. В его статьях намечается историко-культурный подход. Его отзывы о конкретных книгах деликатно инкрустированы историческими обобщени-ями. В одной из статей, например, он замечает: наше время, хотя и эстетическое, но порядком безвкусное. А говоря о Блоке, наблюдая в его стихах "в веках теряющуюся духовную генеалогию", он делает выпад против "синдика" Гумилева: "Когда читаешь такие стихи, ясным становится, как, в конце концов, не нужны истинным поэтам все школы и "измы", их правила и поэтические "обя-зательные постановления". Впрочем, Г. Иванов, несмотря на подобные отступления, свидетельст-вующие только о самостоятельности его пути, остался до конца верен многим заветам акмеизма.

Природа поэтического творчества не исчерпывается для Г. Иванова ни мастерством (как одно время для Брюсова: поэзия - ремесло не хуже любого другого), ни цеховыми "экзерсисами". Лирический подъем и "настоящая любовь поэта к своим трудам" не могут быть смоделированы. Отсюда, впоследствии, неприятие формализма как критического метода, а еще ранее - не игровое, как у кубо-футуристов, и не игривое, как у эго-футуристов, а серьезное, как у Блока и Гумилева, отношение к поэзии. Говоря о новой книге В. Курдюмова, в качестве главного достиже-ния поэта Г. Иванов отмечает его "серьезное отношение к поэзии". Подлинное стихотворение есть эстетический микрокосм. Без серьезного отношения к поэзии, т. е. без связи с иррациональным началом, которое одушевляет стихотворение, поэт производит только восковые куклы, манекены. Мертвое мастерство модернистов, жеманные выверты последователей Северянина, надуманный "неумный пафос" Городецкого, его же народничанье - все это остается только в области литера-турных приемов. Отличить имитацию (восковую куклу) от стихотворения-микрокосма - одна из задач критики. Она тем более ответственная, что в эпоху модернизма "мы все привыкли быть ценителями великолепных фальсификаций". Другие требования к стихотворению основаны либо на богатой к тому вермени акмеистической традиции, либо на субъективных предпочтениях. "Чувство языка" связывается с акмеистическим понятием вкуса и интенсивной природой слова, в отличие от экстенсивной у символистов. Акмеистическим является и взгляд на книгу стихотворе-ний скорее как на "изборник", чем сборник. Изборник - это не просто коллекция стихотворений, а поэтическая книга, в которой каждое стихотворение есть звено целого. Что же касается требования "звонкого" энергичного стихотворения, то в этом сказалось временное предпочтение самого Г. Иванова, писавшего именно в это время "звонкие" стихи:

Опять на площади Дворцовой

Блестит колонна серебром.

На гулкой мостовой торцовой

Морозный иней лег ковром.

* * *

К 1916 г. Г. Иванов - автор четырех книг. Имя его хорошо известно. Весь тираж "Отплытия" и "Горницы" разошелся. Третья книга - "Памятник славы" - хотя и содержала отличные стихо-творения петербургского цикла, в целом оказалась единственной неудачной из всех написанных им книг. Зато четвертая - "Вереск" - была подлинным достижением и осталась в нашей поэзии, как и другие лучшие книги акмеистов: "Чужое небо", "Колчан", "Четки", "Камень", "Цветущий посох" и другие. К 1916 г. он не только постоянный сотрудник "Аполлона", но и "маститый лукоморец", т. е. один из основных сотрудников еженедельника "Лукоморье". Еженедельники становятся характерной частью литературного процесса. Г. Иванов писал в "Аполлоне": Перелистывая толстые журналы за последние годы, мы не найдем столько блестящих имен, сколько их появилось только за один месяц в еженедельниках. "Ремизов, Сологуб, Брюсов, Кузмин, почти все наши выдающиеся поэты постоянные сотрудники всех этих бойких и ходких еженедельников". В бойком и ходком "Лукоморье" мы находим не только стихи Г. Иванова (многие из них не попали ни в один из его сборников), но и раннюю художественную прозу. Более ранние публикации его рассказов неизвестны.

К "Вереску" приложен был список книг "того же автора". Среди них упомянута повесть "Венера с признаками" с указанием: "печатается". Ни в литературе о Г. Иванове, ни в собственных его воспоминаниях нет ни единого намека на эту повесть. В том же объявлении в "Вереске" сооб-щалось о готовящемся исследовании "Александр Полежаев". Вряд ли это исследование когда-либо было закончено. По-видимому, этим замыслом Г. Иванов был обязан Садовскому, с которым был знаком лично. Садовской опубликовал прекрасный очерк о Полежаеве, включенный в его книгу "Русская камена". Г. Иванов читал эту книгу. В "Аполлоне" напечатан был рассказ Садовского о Полежаеве. Что касается "Аполлона", то Г. Иванов, конечно, читал каждый номер этого журнала. О знакомстве с Садовским у нас множество указаний: и посвященные ему стихи Г. Иванова, и три отзыва на книги Садовского в "Аполлоне", и очерк о нем, опубликованный Г. Ивановым в "Звене" (включен в настоящее издание). Интерес к Полежаеву питался и богемной предрасположенностью последнего, а интерес к богеме у Г. Иванова всегда присутствовал. Наконец, солдатчина Полежае-ва также могла как особая тема заинтересовать Г. Иванова, во множестве писавшего в годы войны "военные" стихи.

В "Вереске" было объявлено еще об одном "готовящемся" исследовании: "Русские второстепе-нные поэты XVIII века". В основном книга должна была представлять собою антологию, видимо, по образцу вышедшей около 1910 г. (без года издания на титульном листе) антологии "Русская любовная лирика XVIII в.", включавшей таких мало известных поэтов, как Павел Гагарин, Федор Козловский, Алексей Ржевский и анонимных авторов. Интерес к XVIII веку заметен у Г. Иванова как раз на протяжении 1915 г. Он проявился и в наивно-лирических стилизациях в "Вереске", и в попытках овладеть державинским "парением" в "Памятнике славы". Вкус к старине имел сложную систему корней. Здесь, например, и родительское имение Студенки, о которых писала Одоевцева, что они "казались каким-то чудом, перенесенным сюда из Италии. Поэт Мицкевич, посетивший их когда-то, посвятил им стихи, начинавшиеся - в русском переводе:

Ева потеряла свой рай,

Но нашла его снова в Студенках".

Другим источником вкуса к старине был Кузмин и Мир Искусства, а затем и живопись 18-го века, в которой Г. Иванов знал толк как человек, одаренный талантом живописца, как знаток истории русского искусства и как коллекционер антиквариата - страсть, о которой он красочно поведал в очерке "Петербургское" (см. настоящее издание). К этому еще следует прибавить специальный интерес к началу 19-го века, особенно к Пушкину, прочитанному Г. Ивановым специфически: Пушкин вдохновлял его и как певец русской военной славы, и как поэт старинного усадебного быта.