Сергей Кремлёв - Если бы Гитлер не напал на СССР…

— Да, дуче мне сообщил, а затем это подтвердил Риббентропу и господин Деканозов.

— А вы знаете, как господин Муссолини хочет прибыть к нам?

— Знаю… На «Литторио», хотя это пока большая тайна.

— Да… Но когда он уже выйдет в море, послы СССР и Италии обратятся к Сараджоглу со срочным запросом на проход Проливов… Уверен, что турки нам в общей просьбе не откажут. И это будет лишь началом…

Гитлер был явно доволен и не скрывал этого:

— Герр Сталин! Думаю, все, что я услышал, разумно… По моем возвращении мы всё просчитаем, потому что речь идёт о грандиозной многоходовой комбинации… А лучшим ответом будут наши действия на южном берегу Средиземного моря… Не скрою, что ваше предложение о гарантийной дислокации двух наших танковых дивизий очень интересно, и мы им, пожалуй, воспользуемся после того, как расширим зону безопасности до предлагаемых вами ста километров…

Сталин развел руками, подтверждая согласие. Подумал и предложил:

— Мы даже можем частично взять их на свой казённый кошт — пока они будут у нас, предположительно до лета следующего года.

— Тоже не откажемся…

— И ещё… Речь об этом уже заходила… Мы готовы резко увеличить вам поставки зерна в этом году.

— Это было бы очень кстати — в Бельгии и Франции нас донимают забастовками, причина которых — исключительно в нехватке продовольствия. Конечно, нередко эти забастовки организованы на деньги англичан, но исходный пункт — снабжение…

— Я об этом знаю, господин Гитлер… И как раз хотел затронуть подобную тему… Есть ещё одно дело, которое надо бы уладить…

— Что вы имеете в виду?

— Коминтерн пока ещё существует…

Фюрер не мог удержаться от соблазна уточнить:

— Пока?

— Да, пока… Мы не занимаемся экспортом революции. Но мы влиятельны в левых кругах мира, и по линии Коминтерна мы сделали все для того, чтобы в оккупированных вами на время войны странах и в Германии коммунисты не занимались саботажем.

— В Германии мы это чувствуем…

— Однако наши возможности, господин Гитлер, не безграничны. Имеются круги, которые нам сейчас непросто сдерживать… Думаю, нам тут надо смотреть на вещи честно и без обид — в общих интересах. И, думаю, не стоит раздражать народы, господин Гитлер, излишней жесткостью… Оставим её для тех, кто ввергает народы в войны.

Фюрер выслушивал русского премьера с выражением лица не то кислым, не то — каменным, а выслушав, стал размышлять, поджав губы. Сталин затронул-таки больное место… Вопросы внутренней политики и оккупационной политики — это, вообще-то, прерогатива рейха. Но и Сталина можно понять. А все, что было сказано до этого, — это всерьёз… Танковые дивизии будущего врага на свою землю не пускают.

И он коротко бросил:

— Я подумаю…

Сталин не спеша погладил усы и тоже коротко сказал:

— Хорошо… Пусть пока будет так.

Сказано было почти всё… И деловой разговор вскоре был закончен. Хозяева и гости перешли в столовую.

ГИТЛЕР вспоминал всё это, греясь на крымском солнце, а наутро он с русским заместителем Председателя Совнаркома вышел на русском лидере эсминцев опять в Севастополь. Гитлер редко бывал на море, а тем более — на южном в такую прекрасную пору. И он вполне оценил сдержанную яркость черноморских пейзажей, проплывавших по правому борту. Поросшие густым лесом склоны гор сменялись высокими и обрывистыми берегами. У мыса Феолент в глаза бросался треугольный обрыв темно-зеленого цвета, резко отличавшийся от ближайших скал с красноватой и серой окраской.

Лидер шёл средним ходом, и только когда командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский, невысокий крепыш с наголо бритой головой, пригласил фюрера на мостик, скорость резко увеличилась. Но и три эскортных эсминца не отставали. Стало ясно: русские демонстрировали ходовые качества своих новых кораблей.

Матросы щеголяли белоснежной формой с синими отворотами воротников, украшенных тремя белыми полосками. Офицеры — тоже во всем белом, при кортиках и белых перчатках. Даже если рослых краснофлотцев отбирали специально для этого показательного похода, русскому флоту было чем гордиться. Уверенные, загорелые до черноты, атлетически сложенные, с зубами, производившими впечатление выданных в дополнение к форме, русские парни не напоминали молодежь Гитлерюгенда. В них не было утончённости, зато чувствовалось непоколебимое жизнелюбие. Выразительные лица германских юношей были раскованны, крупные же лица русских выражали силу и достоинство.

Гитлер поймал себя на мысли: «Да… Хорошо, что мои волчата не схватятся с этими медведями… Это могло бы окончиться плохо и для тех, и для этих…» И сразу пришла другая мысль: «Интересно — как они будут смотреться не в противоборстве, а в дополнении друг друга?»

Вдали возник Севастополь… В этих местах Англия, Франция и Сардиния когда-то обрели победу, но особой славы не нашли. Слава досталась русским.

Бухта распахивалась широко. Но, приближаясь, она сужалась, и Гитлеру показалось, что это и есть путь в Россию. Войти легко, выйти — непросто. И славы на этом пути много, да вся она — у русских.

Стоявший рядом на мостике Тевосян задумчиво, как бы про себя, произнес:

— Наш Аносов считал, что стальная пушка могла бы спасти Севастополь. Но в николаевской России, при Нессельроде и Канкрине, к нему не прислушались… Зато уроки Крымской войны учёл ваш Крупп.

— Да, — согласился Гитлер. — И благодаря стальной пушке Круппа мы победили французов под Седаном.

Намёк был прозрачным: вас французы здесь побили, а мы побили французов. Тевосян возражать не стал и даже подтвердил:

— В отличие от нас под Севастополем.

Потом прибавил:

— А царскому правительству пришлось покупать пушки у Круппа.

— Вот как? — удивился фюрер. — Это интересная деталь… Но вы говорите, герр Тевосян, Нессельроде, Канкрин… Это что — немцы?

— Немцы… Нессельроде, впрочем, наполовину еврей…

— Вам не кажется немного странным, что ваши, — Гитлер выделил это «ваши», — немцы России навредили, а наш Крупп ей помог?

Тевосян улыбнулся:

— Да, господин рейхсканцлер, русские немцы не всегда были полезны России. Была великая Екатерина, был и ничтожный Нессельроде… Я много думал над этим и твёрдо знаю одно: исторические судьбы Германии и России переплетены давно. Вопрос в том, как завязывать и развязывать эти узлы.

И, помолчав, прибавил:

— А делать хорошие стальные пушки мы потом научились и сами. Да и броню — тоже!

К вечеру фюрер со свитой был уже в поезде… Время не чувствовалось — и не только потому, что в дороге оно ощущается слабее. Его не хотелось узнавать, отсчитывать, измерять. И лишь по инерции Гитлер вяло поинтересовался у Шуленбурга, сопровождавшего его в Берлин: