Николай Носов - Иронические юморески

Вот какие вещи случаются в жизни! Нам очень понравилась эта комедия, и мы решили при первой же возможности снова пойти в театр и посмотреть еще что-нибудь такое же смешное и поучительное. Впоследствии мы как нарочно попадали почему-то не на комедии, а на драмы, и нужно признаться, что многие из этих драм были вполне хорошие, но они все же не могли удовлетворить нашей потребности в смешном. Поэтому мы очень обрадовались, когда наконец увидели новую комедию про одного председателя колхоза, который прославился тем, что вытащил свой колхоз из отстающих в передовые. Чем дольше мы смотрели на этого прославленного председателя, тем больше нам казалось, что мы с ним уже где-то встречались: довольно бесхарактерное, бабье лицо, уши по полкилограмма каждое, ручки, складывающиеся на животике, ножки кренделем. Да, это, без сомнения, был не кто иной, как уже известный нам Старый хрыч, с которым мы познакомились в предыдущей комедии. Должно быть, его в конце концов все-таки прогнали с обувной фабрики, а может быть, ему самому надоело глотать городскую пыль, и он решил поехать на свежий воздух в колхоз.

На нем по-прежнему был уже знакомый нам коричневый пиджачок, который плотно облегал его несколько расплывчатый стан, но вместо привычных ботинок он носил теперь сапоги, вместо фетровой шляпы — обыкновенный картуз с черным глянцевым козырьком. Сапоги и картуз в сочетании с легким загаром лица придавали ему более свежий, подтянутый вид, что несколько скрашивало его невзрачную фигуру.

Все эти перемены были, однако ж, внешние. Характер его не претерпел никаких изменений. Добившись неизвестно каким путем выполнения плана, он тут же и успокоился на достигнутом. Теперь он только и делал, что поминутно твердил, будто вытащил колхоз на своем собственном горбу в передовые, но уже больше не расширял посевных площадей, не добивался повышения урожайности, удовлетворяясь обычной прошлогодней нормой. Та кое безмятежное существование продолжалось у него до тех пор, пока он не повздорил с агрономом из-за Зеленого дола. Агроном утверждал, что Зеленый дол — это огромный неподнятый пласт земли, который может дать большой урожай, если его засеять новым сортом пшеницы и провести искусственное орошение. Но председатель в этом Зеленом доле видел только новый источник беспокойств для себя и, вместо того чтобы помогать агроному в его мероприятиях, стал стращать колхозников тем, что им придется рыть своими руками оросительный канал, а это-де тяжело, так как можно-де натереть мозоли. Конечно, ему не удалось запугать колхозников мозолями. Никто не поддержал его. Зеленый дол засеяли, и к самому жаркому времени года, когда хлеба уже начали сохнуть, канал был готов и живительная, как говорится, влага хлынула на поля, напоив истосковавшуюся по воде землю. Урожай получился огромный. Председателя сняли с работы, назначив на его место агронома. Агроном все же не стал мстить бывшему председателю и назначил его своим заместителем. Бывший председатель тут же раскаялся и стал уверять, что все случившееся пойдет ему на пользу.

«Критика — она, брат, сила, — говорил он: — кого в дугу гнет, кого выпрямляет. Ты думаешь, если степному орлу перья из хвоста повыщипали, так он и летать перестанет? Он еще взлетит!»

…И взлетел, не соврал. Просмотрев еще несколько пьес из современного и классического репертуара, мы попали опять на комедию и увидели, что наш герой, которого мы оставили в таком плачевном состоянии, на самом деле расправил крылья и превратился в крупного руководящего работника областного масштаба. Он распрощался со своим уютным, принявшим его собственные очертания пиджаком и надел вместо него хорошо сшитую гимнастерку серо-стального цвета, с широким ремнем из толстой, добротной кожи. Разговор его сделался более отрывистым и категорическим. У него даже появились собственные излюбленные поговорки, а именно: «Грохнем во все барабаны», «Всем шишек наставим» и «Давай, давай». Впрочем, характер его отнюдь не переменился, а только усугубился соответственно более широким масштабам работы. Едва добившись на новом месте успехов, он тут же по привычке почил на лаврах и стал думать больше о том, чтобы пустить людям пыль в глаза, нежели о процветании вверенной ему области. Для своей любимой футбольной команды он выписал лучшего вратаря из Москвы, велел организовать самодеятельный хор из пятнадцати тысяч колхозников, стал проектировать постройку концертного зала в собственной квартире, чтоб у него на дому могли выступать писатели и артисты. Проделав ряд подобных головокружительных мероприятий, он стал зажимать проект постройки канала для орошения засушливых районов области, так как быстро сообразил, что для осуществления этого проекта придется как следует поработать, вместо того чтоб жить без хлопот, по старинке. Все уверяли его, что канал очень нужен для области, но он, как это было ему свойственно, ничего не хотел понимать и противодействовал этому нужному, полезному делу до тех пор, пока его опять-таки не сняли с работы. Это уже была не комедия, а целая драма. Нас даже мороз подирал по спине, когда мы в последний раз видели этого человека, рухнувшего под ударами судьбы, как подгнившее снизу дерево. «Что это со мной? — вопрошал он, дико блуждая взором по стенам опустевшего кабинета. — За что?.. Сколько крови и пота в область всадил, и, как котенка, за хвост — ив яму!.. Батюшки, никого кругом! Одна пустота!» Это были его последние слова. Занавес упал, и мы, потрясенные, ушли из театра, полагая, что со Старым хрычом покончено навсегда…

Плохо же мы его знали! Когда мы попали в театр на новую комедию, то увидели, что наш главный герой жив и здоров. Он словно птица феникс возродился из пепла и явился перед нами в образе маститого писателя, который написал толстую книгу и очень прославился. Новая профессия уже наложила на него свой отпечаток. Навсегда распростившись с гимнастеркой, он переселился в пестрый домашний халат, мягкие шлепанцы и, напялив на голову тюбетейку с кисточкой, расхаживал по комнате с длинным чубуком в руках, напоминая своим видом захолустного байбака-помещика. Должно быть, он воображал, что все писатели одеваются подобным нелепым образом.

Верный своей натуре, он и на этот раз, добившись успеха, успокоился на достигнутом и, вместо того чтоб писать новый роман, принялся выступать с чтением своих старых произведений, сидеть в президиумах, разглагольствовать на собраниях, смотреть на жизнь из окна своей дачи и дремать под соловьиный рокот приятельских рецензий. Окончательно отгородившись от жизни, он, как было сказано в пьесе, окружил себя изгородью из льстецов, мелких деляг, прихлебателей и лживых критиков. Искренние друзья убеждали его встряхнуться, отбросить от себя всякий мусор и хлам, перестать дремать, а вместо этого писать что-нибудь новое, но он, по укоренившейся привычке, продолжал кейфовать и затеял даже празднование своего юбилея.