Юлиан Семенов - Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго...

До последних месяцев активной жизни отец переживал из-за того, что не смог найти со своими друзьями, бароном Фальц-Фейном и Георгом Штайном, Янтарную комнату. А сколько было надежд! Сколько было получено интересных писем с чертежами, фотографиями и планами от бывших советских военнопленных, грузивших по приказу немецких офицеров в шахты таинственные ящики или таскавших в бункеры коробки. Не осталось ни одной «ниточки», за которую Юлиан Семенов или его друзья бы ни ухватились.

«Между делом» Юлиан Семенов и барон выкупили на аукционе и вернули в Ливадийский дворец пропавший во время революции уникальный гобелен с изображением царской семьи — подарок шаха Ирана к трехсотлетию дома Романовых, привезли редкие книги и картины, организовали перевоз в Россию праха Ф. Шаляпина, о чем власти тогда умолчали…

После трагической смерти Штайна Юлиан Семенов продолжал поддерживать тесные связи с учеными-историками ФРГ и ГДР, занимающимися культурным наследием, всячески им помогал.

1959 год

Автограф Степана Злобина на первой книге Ю. Семенова «Дипломатический агент»

Это очень настоящая книга. За исключением двух-трех описок она замечательна. Автор — настоящий писатель, напишет много умного и талантливого. Пусть хвалят смолоду за талант. У таланта — живого и умного — от этого не убудет. Похвала, как и брань, — пробный камень для подлинного таланта. Ими отравляются только дураки или бездарности. Тут же я вижу и труд, а это залог настоящины. Многих лет талантливой жизни автору.

1964 год

Всеволод Иванов

Хабаровск

Дорогой Юлиан Семенович!

Извольте Вас поздравить с великолепной рекламой, сделанной Вам «Известиями»: «Юлиан Семенов каков он есть» [3] Речь идет о разгромной статье Т. Ивановой, появившейся в «Известиях». . Это же нужно придумать! А самое главное — Ваше письмо совершенно справедливо. Комментаторы из «Известий» всегда считают, что ли, что писатели должны смирно стоять, когда на их головы критики кладут всякую дрянь, как у Гоголя в «Т. Бульба» при выборе атамана. Я обратил сразу внимание на статью Т. Ивановой и подумал: «В чем дело? Почему эта дама так гневается?» И картину Вашу смотрел, и все О.К. Напишите мне о Вашем отношении к Т. Ивановой, please.

Вообще, положение с кино страшно. Нечего смотреть почти, а вот «Быть или не быть» можно было смотреть.

Вообще, еще раз поздравляю и напоминаю Вам, что Вы обещались написать мне, что слышно в кулуарах о «Черных людях».

Жму руку.

Вс. Иванов.

9 мая 1964 года

Джон Стейнбек

Нью-Йорк

Дорогой Юлиан,

С тех пор, как мы с Элен вернулись из нашего путешествия в Москву, мы не перестаем вспоминать тебя и твой большой город. Твое теплое гостеприимство живет в нас.

Безусловно, твои и мои аргументы и мнения разнятся, но они ничего не изменят в нашей дружбе. Природа наших различий убеждает нас лишь в том, что для хороших людей, а они есть повсюду, направление движения и конечная цель всегда одинаковы.

Мы расходимся лишь во мнении о средствах. И я думаю, что мы должны постоянно следить за тем, чтобы средства не «замутнили» конечную цель.

Как небольшой залог моего признания твоей доброты отправляю тебе копию моей единственной речи — в ней все то, во что я верю. Тем не менее, если бы я должен был ее сейчас исправить, я бы добавил к обязанностям авторов в этом мире обязанность помогать людям смеяться и радоваться. Это, право, не повредит и станет доказательством того, во что мы с тобой верим. Люди, которые вместе смеются, всегда становятся ближе друг к другу. Я не забыл, как здорово мы с тобой смеялись в Москве.

Мы с Элен надеемся, что ты навестишь нас, и вдвойне надеемся, что сумеем оказать тебе, хоть частично, то гостеприимство, которое ты оказал нам.

Твой друг Джон Стейнбек.

Конец 1950-х гг.

Письмо Н. П. Кончаловской [4] Поэтесса и детская писательница Н. П. Кончаловская была тещей Юлиана Семенова, но поскольку в их отношениях всегда доминировало творчество — вместе путешествовали по Китаю и написали об этом книгу, читали рукописи друг друга, делали замечания, то эти два письма Натальи Петровны — к зятю с «рецензией» и к зятю и дочери в Коктебель я вношу в раздел переписки с коллегами.

Юлька!

Рассказ этот замечательный. Но одно только мне бы хотелось знать. Очень вскользь о пантакрине. Хорошо бы дать более четкий и яркий кусочек о самом важном, о физическом исцелении тех, кто лечился оленьей кровью. Конечно, не натуралистически. Не слишком кроваво, но художественно, как давнее, традиционное, идущее от предков — колдунов и знахарей. А иначе получится, что Сизов исходит в своем исцелении только от морального душевного исцеления, духа. Т. е. он сумеет умереть не навязывая никому своей слабости и болезни, как сильный духом. Может быть, здесь в конце не хватает одной его мысли о том, что величайшее исцеление у него тут же под руками? И все же древней, исконной картины исцеления (почти шаманского) не хватает!

Не будь торопливо скупым! Расщедрись!

Название претенциозно и слишком абстрактно. Мысль его мне очень нравится, но ведь есть же еще и белые ночи, когда утро не приходит, потому что день не уходит. Я бы сделала только «утро». И все! Ты, пожалуйста, извини за то, что я пачкала на рукописи карандашом, сотри все это резиночкой.

И потом, надо поработать над языком. Надо культурного редактора, вот к примеру: смотри как это беспомощно: Подумав т а к, он усмехнулся, п о т о м у ч т о вспомнил, к а к возвращаясь из Москвы, в с е девять дней пути, загадывал: с к о л ь к о в с т р е т и т с я женщин с полными ведрами — на счастье. Экая мякина непропеченая. Не выбитая, не обработанная, как сырое тесто вязнет в зубах. И таких мест полно, как клопиных гнезд.

Умоляю тебя поработать. Я их подчеркнула.

Извини еще раз за бесцеремонность моего карандаша.

Н.К.

9 июля 1964 года

Мои дорогие и любимые ребятишечки — Катюшка, Юлька, Дашка.

Ваше письмо довольно долго шло, потому что лучше посылать на Москву. Ведь надо писать ст. Перхушково! А лучше на Москву — вернее. Я нездорова еще. Частые спазмы в желчном пузыре. Придется ехать в этот раз в Ессентуки, промывать, видимо, песок, — сам он пока из меня еще не сыплется! Поеду в сентябре, возьму с собой Полю, она хоть не разговаривает, не храпит, не капризничает, не говорит пошлостей, не просит мужика, у нее дома мужик останется! Куда лучше! Помнишь, Катенька, как она была прелестна в Ленинграде? Я страшно рада, что вы там хорошо живете, пишете, купаетесь, загораете, играете в песочек, лопаете обеды и ужины.