Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6331 ( № 27 2011)

Усмотри меня

в сонме спесивых,

усмири мою, Господи, спесь!

Название книги – живое, тёплое, аукающееся с именем автора. Так на нескольких славянских языках называют ёлочку.

Добавим, что Елена Буевич окончила Черкасское музыкальное училище, 15 лет преподавала в музыкальной школе фортепиано и композицию. В 1989 году её в Красноярске творчески напутствовал Виктор Астафьев. После окончания Литературного института имени Горького (1993), где училась сначала в творческом семинаре А. Жигулина, а потом И. Волгина, занялась журналистикой.

Черкасская елица выдержала и выдерживает ветры «нэзалэжных» веяний, оранжевых помрачений. Единая православная вера, а также дар как поручение удерживают в авторе русское – то, что неподвластно суржикам, распаду, мимикрии и отвращению от корней. Поэт демонстрирует замечательную свободу языка. Обращает на себя внимание песенность поэтической стилистики Буевич, укоренённость жительницы Центральной Украины в русском самобытном слове:

Целебно имя ельино,

как мёд и молоко.

И молодо, и зелено,

И так легко, легко…

Не дерзость ли это в наши-то дни, когда стихотворцы переоснащают свои «списки кораблей» тяжеловесными атрибутами? Но они, перегруженные, нередко идут на дно, а «Кораблик» Буевич летит по волнам и облакам, и по-прежнему белеет её парус (одинокий?) – то ли в виду Коктебельской бухты, то ли возле гурзуфских Адалар, то ли на Днепре, у самых Черкасс, то ли вовсе «над твердью непрочной и шаткой»:

Продержись ещё, не сетуй,

будет и тебе – сторицей.

Не за то и не за это,

а по милости велицей.

По милости велицей Елена Буевич получила необыденный мелический дар – самим фактом гармонизации пространства, звука, смысла утешающий и утишающий печаль, даже если она жирна.

Станислав МИНАКОВ

Статья опубликована :

№29 (6331) (2011-07-20) 2 2 /publication/214/

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии: 23.07.2011 19:08:55 - Матвей Cлавко пишет:

Елица Буевич

В самом деле, странно, что в наше время кто-то пишет такие ясные и глубокие стихи. Жаль, что пространство разорвано, и книги (небольшими, к тому же, тиражами), из Украины до России не доходят. Однако Литературка молодец, что сшивает русское пространство, восполняя недостачу хотя бы в таком виде. Удивительно: несколько цитат, фрагментов, а поэта, его манеру, видишь и ощущаешь. И - легко на сердце от песни веселой. Даже если она невесела.

23.07.2011 19:08:28 - Матвей Cлавко пишет:

Елица Буевич

В самом деле, странно, что в наше время кто-то пишет такие ясные и глубокие стихи. Жаль, что пространство разорвано, и книги (небольшими, к тому же, тиражами), из Украины до России не доходят. Однако Литературка молодец, что сшивает русское пространство, восполняя недостачу хотя бы в таком виде. Удивительно: несколько цитат, фрагментов, а поэта, его манеру, видишь и ощущаешь. И - легко на сердце от песни веселой. Даже если она невесела.

Библиосфера

Другого снега не бывает

КНИЖНЫЙ

РЯД

Дмитрий Вачедин. Снежные немцы: Роман, рассказы. – Прозаик, 2010. – 304 с. – 2000 экз.

Доказано: сильнее всего захватывает книга, свалившаяся на тебя сама. От которой ничего не ждёшь. Но стоит листнуть – и уже не вырваться из переплетения мотивов 3D-оркестра: в его подвижном центре ты сам.

Из книги Дмитрия Вачедина «Снежные немцы» (речь о романе, давшем ей название) хочется цитировать горстями, это ничего не докажет: цепкая, фонтанирующая проза лишена установки на перфектность, у неё мотор, который не шумит, работая на самоподзаводе, немецкое качество функционально – только живи! Но жизнь героев – а все они этнически принадлежат «Германии туманной» – соотносится у одних с русским прошлым (и автор испытывает: намертво ли?), другие вынуждены эту стихию терпеть или как-то с ней определяться. У «чистых» немцев душевный разлом огорожен раскаянием в нацизме, для них история, понимаемая, как война, закончена музеем, возвращенцы же из Средней Азии, вообще из некогда приютившей, а затем сурово насупившей брови страны, ввезли на историческую родину вирус бездомности, непрочности, хаоса страстей. Всё это происходит на скоростях потока сознания, изобретённого Джойсом (а на самом деле Толстым в «Анне Карениной», когда Анна едет на вокзал), но внутренние монологи уже давно стали буднями прозы: никаких экспериментов и тайн психоанализа, у персонажей всё в норме – кроме «русской болезни», русского «сдвига».

Вот Валерия – она шокирует одновременно и своего бойфренда (от которого уходит – не та любовь), и законопослушного зануду-старика тем, что моет окно голой (надоело всё ненастоящее), а потом едет работать в ту же Россию, девочкой вместе с родителями оставленную ради Германии. Германией же настоящей является лишь её внутренняя, а эта – сплошь бутафория. Журналист Марк переживает уход Кристины к диковатому «русскому» Андрею, прошедшему Чечню, и хватается за возможность командировки в снежный Воронеж, чтобы почувствовать градус и медвежью хватку страны, укравшей у него возлюбленную. Там он дерётся, проваливается в гульбу, экстрим на экстриме. Достоевский отдыхает: люди на этих зябких просторах свободны, весь их неуют – от любви, на крайний случай – её отсутствия. Наконец, Андрей, съедаемый тоской по боевому братству, ищет в России войну, понимая, что на ней-то и остался, но вновь воевать бессмысленно: первый раз в афганском пекле это было за мечту о Германии, но мечта сбылась (умерла), Германия превратилась в затянувшийся отпуск, а другого стимула не найти.

«Снежные» немцы – в этой синтагме прилагательное сильнее существительного, не «заснеженные», а именно «снежные», тождественные вихрям, где снег – метонимия всё того же «русского», а русское – чувства, сверхчувства, иллюзии (пока не обожжёт), а только тронь – реального реальнее.

Любовь к СВОЕЙ Германии сохранила на чужих землях её корни, вырвав их из времени, – обратная пересадка цели не достигла: другого детства не бывает. Но проза Вачедина сохраняет равновесие между намёком на идеологичность и драйвом вкусно (по делу вкусно) рассказанных перипетий. Для невнимательного чтения ткань романа может показаться переводной, хотя элементы стилизации под перевод и присутствуют, например, в письме гитлеровского солдата невесте из-под Сталинграда. Однако наив обманутого пропагандой немца (некогда врага – и по факту действительно врага), считающего любовь не просто двигателем истории (это было бы слишком выспренно), а ЕДИНСТВЕННОЙ историей, сегодня не так уж и наивен.

Александр САМАРЦЕВ