Лев Аннинский - Красный век. Эпоха и ее поэты. В 2 книгах

«Парнишка с доверчивым взором в кубанке овсяных волос…»

Прозрачность стиха и мысли — вот качества, приковывающие читателя и действующие на него. Неразрешимость, непоправимость, смертная обреченность у Орлова так просвечены, как ни у кого из его непоправимо обречённых сверстников.

Вот и всё. А сегодня — жить, зная всё это. И завтра. И послезавтра. И — всегда?

Первый узел, который должен связать прошлое и будущее воедино, — переход от войны к миру.

Порядок перехода: вышли из боя танки — пошли в бой трактора. Поле боя: целина на Алтае. И — Рыбинское море. И — Вологодское хозяйство… [103] Тут надо назвать два стихотворения 1950 года, связанные с Александром Яшиным. Одно — «Курортники» — о том, как Яшин на черноморском курорте озабочен севом в родном Никольском районе; другое — «На свадьбе» — видимо, со слов Яшина — о том, как приехавший на деревенскую свадьбу секретарь райкома «забыл на всю ночь машину». Проблемы «Вологодской свадьбы» настигли Яшина двенадцать лет спустя; можно только удивиться чутью Орлова, с таким упреждением пославшего снаряд в эту мишень.

Комсомольск построен — будем строить Московский университет на Ленгорах: его откроют одновременно со шлюзами Волго-Дона.

А вдали — пробуждающаяся Африка, свободная Куба, сражающийся Вьетнам — земшарные горизонты.

Особая любовь — к родному Белозерью, к реке Шексне, над гладью которой разносится голос диспетчера, пропускающего и разводящего суда.

«Перекликаются с буксиром далёким эхом берега, и Млечный Путь блестит над миром, как неизвестная река…»

Стянуто диспетчером мирозданье!

Необозримость просторов и неотложность работ побуждают к перечням, мастером которых Орлов становится сразу: по этим перечням можно выстроить хронику трудов и дней страны.

1945. «Слесари, танкисты и поэты… мы ещё на дальние планеты корабли Союза поведем… Мы на желтую Луну взойдём». Это написано за полтора десятка лет до полёта Гагарина (чтобы уж не поминать Нэйла Армстронга). Орлов просто болен космосом! Но и на Земле тесно от героев. 1946: доярки, вязальщицы, жницы. 1947: комбайнёры, косари. 1949: механики и полеводы, инженеры и агрономы. 1950: «Мы увидели реки, горы долины, дороги в пыли, слесарей, трактористов, весёлых строителей, мирных жителей, добрых хозяев земли». 1951: гидрологи и лесоводы… котлованы и самосвалы… бетонщики, мостовщики, плотники, трамбовщики. 1953: плотники и пахари. 1959: пахари, учёные, шахтёры, «витязи свободного труда» (явное влияние провозглашённой научно-технической революции), учительница, фельдшер, инженер. 1967: «Строители дорог и городов, солдаты и пилоты космодромов…»

Всё — героическое, в духе тогдашней веры. С необычным для крупного поэта акцентом на парт- и сов-работниках низового звена: «стол предрика в солнечных накрапах» непонятен, если не объяснить читателю Двадцать первого века, что так назывался в советское время председатель районной исполнительной власти.

А вверх, туда, где начальственная лестница, Орлов не смотрит. Он — «солдат простой, без званий и наград». Можно было бы сказать: разведчик, если бы не вырвался в послевоенных стихах вздох облегчения, что теперь его никто уже не пошлёт в разведку, то есть не оторвёт от любимого дела, от стихов, от любимой женщины…

Точнее однако другая самохарактеристика: «Повсюду я был Робинзоном, но не соглядатаем праздным». Был первопроходцем, первонасельником, а не посланцем, не проводником чьей-то воли, будь там хоть великий вождь.

А Ленин?! И система советских политических символов, которыми пестрит лирика Орлова в зрелые годы?

А это знаки той духовной высоты, которая для него просто несоизмерима с текучкой жизни.

«Есть бытие, а остальное лишь только выдумка…»

То есть: все преходящие символы выдуманы и неинтересны, если сопоставить их с вечностью (она же земшарность, само собой). Их и нет, этих идеологем советской эпохи в ранних стихах Орлова. Есть Белое озеро, есть черемуха родного городка. Есть горящая броня, кровь на снегу, пистолет в обожжённой руке. Но ни крейсера «Аврора», ни взятия Зимнего, ни Мировой Революции, ни коммунизма.

Ленин появляется в 1949 году в огромной поэме «Светлана» — и не сам, а как деталь реальности: на строительстве Волго-Донского канала учительница, словно ведя урок, предлагает рабочим: «Хотите, я расскажу о Ленине и о первой крестьянской ГЭС?» — и рассказывает.

Только через четыре года имя вождя входит в стихи как личное достояние. «И я горжусь навек, что Ленин в атаку лично вёл меня». С этих строк — перелом.

Перелом — в 1953 году. Год и сам по себе — переломный. Имени Сталина как не было, так и нет (ни обличения, ни защиты, чем заняты Слуцкий, Межиров, Самойлов, Тряпкин, Окуджава), но, словно заполняя вакуум, в стихах Орлова с 1953 года воцаряется Ленин. Как знак Бытия — в противовес «выдумкам». Как стержень мироздания. Как знаменование вечных идей.

«А на знамени в небе — Ленин».

А там уж — и само знамя, полученное из красногвардейских рук отцов, и «Аврора» с её залпом, и Зимний, взятый Его Величеством рабочим классом, и продолжающаяся Революция, и «марксизма побеждающая страсть», (несколько странная в устах поэта, чья страсть никогда не была направлена на книжную премудрость), и, наконец, клич: «За мною, коммунисты!» (отнюдь не странный в устах Орлова).

Интересно: Межирова за стихотворение «Коммунисты, вперед!» в либеральную эпоху заклеймили, в искренность не поверили, стихи вывернули в пародию.

Орлову никто никогда не поставил в вину стихи о коммунистах. Его искренность — вне сомнений. Его коммунисты — не винтики Системы, а вестники Бытия:

Преград полно, будет ещё больше. Но Вселенная — изначальная и конечная точка отсчёта. Звёзды, планеты, кометы, ракеты (ракеты, сигналящие начало атаки, перекликаются с ракетами гагаринской эпохи). Земшар времён папоротников и мамонтов, земшар времён Кастро и Хошимина. Звёзды над головой, звёзды на буденновках. Звёздной и вселенской символики настолько много, что обзор её потребовал бы отдельной работы. Я приведу здесь только три точки, в которых весёлый, светлый и лёгкий нрав поэта выражен адекватно, а контекст времени — через поэтический штрих — прорисован исчерпывающе.

Из стихотворения 1945 года:

«Прикурить от звезды» — это покруче, чем «Планета за порогом» из стихов 1975 года.