Михаил Гаспаров - Записи и выписки

ЧувствоThink for yourself and feel for the others. Записи Хаусмена. [182]

Человек«Интеллектуал сказал, что качества человека действительно определяются тем, какую совокупность общественных отношений он способен вытерпеть» («Зияющие высоты», этот солдат Швейк для интеллектуалов). — Это от еврейского анекдота: «Ребе, сколько это еще будет продолжаться? мы уже не в состоянии выдержать! — Евреи, не дай Бог, чтобы это продолжалось столько, сколько вы в состоянии выдержать!»

Человек«Сверхчеловек — идеал преждевременный, он предполагает, что человек уже есть». — Карл Краус. Я вспомнил турецкое, четверостишие (М. Дж. Андай): «Гиппотерий — предок лошади. Мегатерий — предок слона. Мы — предки людей, Предки настоящих людей».

«Чехов о литературе»— книга под таким заглавием выглядела бы очень любопытно: избегал судить о писателях, скрывал неприязнь к Достоевскому, самоподразумевал Толстого, молчал о западных, как будто глядя на них через ограду мира Щегловых, Потапенок и Куприных. Самым подробным высказыванием, пожалуй, оказалась бы «Табель о рангах» из «Осколков». Попробуйте представить — проживи он еще десять лет — его воспоминания о Льве Толстом?

Чичиковвсегда казался мне у Гоголя положительным героем: потому что Гоголь только его показывает изнутри. Было ли это мое бессознательное ощущение традиции плутовского романа? или правда Гоголь любил его больше, чем казалось критикам? и потерпел неудачу, когда заставил себя разлюбить его? См. НОВЫЕ РУССКИЕ.

Чукчипослали поздравителей к спасению государя от Каракозова, а те поспели уже после выстрела Березовского (Восп. К. Головина, 183). Когда к Тиберию с таким же опозданием пришли соболезновать о смерти Августа послы от заштатного городка Трои (той самой), он сказал: и я вам сочувствую, троянцы, о кончине вашего великого Гектора.

Шницель«Мы ели венский шницель, после чего я сочинил один стих: Надулись жизни паруса». (С. М. Соловьев, восп. о гимназии, ОР РГБ 696.4. 8, л. 291). Ср. «Несказанное. Потом с милой пили чай» (Блок, дн. 20 нояб. 1912). См. БОГ.

ШвабринГ. Федотов об учебнике по истории СССР для начальных классов под ред. Шестакова (на который писали замечания Сталин, Киров и пр.) — «как будто его написал Швабрин для Пугачева». Старые учебники были историей национальных войн, этот — классовых войн, но постоянное ощущение военного положения было необходимо режиму. Я еще учился именно по этому учебнику, только портрет Блюхера там уже был заклеен портретом Чапаева. [183]

ШвамбранияЛ. Мартов с братьями-сестрами в детстве играл в страну с особым моральным миром: Приличенск. См. АВИЗОВ.

ЩиПисьмо от Ю. М. Лотмана: «Вышел тютчевский сборник: светлый проблеск в нынешней жизни. Это как на войне: фронт прорван, потери огромные, зато кухня та-а-акие щи сварила!»

Щина«Тарелки вымыть не могла без достоевщины», говорил Пастернак о Цветаевой (Восп. О. Мочаловой, РГАЛИ, 273, 2, 6).

ЩинаСтарый Керенский на вопрос, что он сделал бы, с новым опытом придя к власти, сказал: «Не допустил бы керенщины». — но не пояснил (восп. Г. Гинса в НЖ 88, 1967).

Из письма В. С. Баевского: «Горько думать, что после смерти Пушкина всем людям, связанным с его гибелью, стало лучше. Или во всяком случае не хуже. Николай I дождался-таки своего часа, и Нат. Ник. стала его наложницей. Потом под его покровительством благополучно вышла замуж за Ланского. После гибели Пушкина все ее денежные затруднения кончились: об этом позаботился царь. Дантес прожил долгую жизнь и сделал большую политическую карьеру. Екатерина Ник. хорошо прожила с ним всю жизнь. Геккерен до глубокой старости успешно продолжал дипломатическую карьеру. Никто из авторов анонимного пасквиля так и не был разоблачен» .

ЭсперантоСреди эсперантистских споров один американец сказал: «Ведь уже есть прекрасный международный язык — молчание!» (Слышано от В. П. Григорьева). «Сойдутся, бывало, Салтыков-Щедрин и Пров Садовский, помолчат час-другой и разойдутся. Потом Салтыков и говорит: Преинтересный это человек, Пров Михайлыч!» (С.-Щ. в восп., 360). С. Шервинский говорил: жаль, что умер Жамм, — если бы мы встретились, нам было бы о чем поговорить; и помолчать.

ЭросВ японском театре «влюбленные в момент страсти прижимаются друг к другу спинами» (Г. Гаузнер, Невид. Яп., 52).

ЭгоОн хочет сказать, что его рубашка ближе к его телу, чем твоя к твоему.

ЭгоБродский о Хлебникове: он ироник, нарочно пишет абы как («Так, как описывал И. Аксенов?» — Пожалуй, да). Его интересует не слово, а предмет, он эгобежен. Вот Целан был эгоцентричен, относился к себе серьезнее, стал писать коротко и закономерно покончил с собой.

Экономика«Сытый голодного подразумевает»: эпиграф к разделу «Устойчивое неравновесие» у Г. Оболдуева. [184]

ЭкономикаПословица у Даля: Про харчи ныне молчи.

ЭнклитикаЭкспромт из СЖ 1915, 27:

ЭтикетДля А. Б. Куракина, посла в Париже в 1808, заранее нанимались покои, экипажи и метресса, которую он мог никогда не видеть, но у дома которой его карета должна была стоять два часа в день (Соллог., 170).

Этика«Этический подход не всегда уместен, — сказал И. О. — Мы плохо понимаем, как работает телевизор, но если мы разделим его детали на хорошие и плохие, то наше понимание не улучшится».

ЮбилейСобираются праздновать 1000-летие русской литературы, но спотыкаются о три трудности: почему древняя, когда средневековая; почему русская, когда восточнославянская; и почему юбилей, если неизвестно, от какого памятника считать.

Юбилей«На самом деле празднуется память не о победе, а о торжестве по случаю победы» (Брехт, О лит., 77). Ю. Лужков видел мальчишкой сталинское 800-летие Москвы и умилительно копировал его в своем полуюбилее. Полуюбилеи — тоже традиция: после того, как Бонифаций VIII отпраздновал 1300-летие Христа, его преемник отпраздновал 1350-летие. На ускоренном столетии Рима при Клавдии всех звали посмотреть на актера, который играл еще на столетии Рима при Августе.

Юбилейная конференцияо таком-то поэте, доклады на тему «Ах, как хорошо». Один доклад (умного человека) начинался словами: «Все стихи делятся на гениальные, которые меня завораживают, и не-гениальные, которые меня не завораживают». Пир самовыражений; но на третий день самонепонимающее взаимонепонимание стало ужасом.

Дорогой Ю. К.,

в прошлом месяце А Ф. Лосеву исполнилось девяносто лет, юбилей его отмечался в МГПИ, где он раньше преподавал. Я мало его знаю: философским языком я не владею и большие книги его понимаю плохо. Его античность — большая, клубящаяся, темная и страшная, как музыка сфер. Она и вправду такая; но я поэтому вхожу в нее с фонарем и аршином в руках, а он плавает в ней, как в своей стихии, и наслаждается ее неисследимостью. «Вы думаете, он любит Пушкина? — говорил С. А. — Пушкин дня него слишком прост. Вот «Мы — два грозой зажженные ствола…» — это другое дело». Он слепой: говорит зычным голосом, как будто собеседник дале[185]ко, и взмахивает руками широко, но с осторожностью, как будто собеседник близко. Сквозь слепоту он сочинил все восемь томов «Античной эстетики», не считая попутных книг и книжек. Мой коллега, который в молодости был у него секретарем, сказал: «Он все удерживает в уме по пунктам. Если он скажет: философия Клеанфа отличалась от философии Зенона четырнадцатью отличиями, — то, может быть, половина этих отличий будет повторять друг друга, но он уже никогда не спутает третье отличие с тринадцатым». Выжить в его поколении было подвигом, за это его и чествовали. Чествовали со всем размахом очень изменившейся эпохи. Зал был главный, амфитеатром. На стенах стабильные плакаты: с одной стороны — «…воспитание в ней коммунистической морали», с другой — «Сегодня абитуриент, завтра студент», посредине — «И медведя учат». О Лосеве говорили, что он филолог (делегация от филологов),