Михаил Гаспаров - Записи и выписки

ПодлежащееВ газете, к 10-летию Чернобыля: «…к нам ко всем отношение — как к радиоактивной пыли: не замечают, не замечают, а потом оказывается, что ты подлежишь захоронению».

Подтекст

ПодтекстЯ сказал Р. Тименчику, что «черное солнце» задолго до Нерваля и пр. было в 9-й сатире Горация, где от докучного собеседника у героя потемнело в глазах; он ответил: «Эти подтексты мы уже бросили собирать». Тем не менее вот еще один: «Черное солнце (Рассказы бродяги)» Александра Вознесенского, М., 1913 Это тот Вознесенский (наст. фамилия Бродский), который после революции работал в кино; случайно встретив, его подозвал Маяковский: «Ну, Вознесенский, почитайте ваши стихи!» — «Зачем, Вл. Вл., вы ведь поэзию не любите?» — «Поэзию не люблю, а стихи люблю» (РГАЛИ).

ПодтекстСамый совершенный образец использования подтекста — анекдот о еврее, который сокращал текст телеграммы (или вывески) до нуля.

ПодтекстВот и достигнут логический предел: Л. Ф. Кацис объявляет подтекстом «Неизвестного солдата» словарь Даля (De visu, 1994, 5).

Подтекст5-ст. анапест «905 года» — не от застывшего стиха «Разрыва», как я думал раньше, а от романса С. Сафонова: «Это было давно… я не помню, когда это было… Пронеслись, как виденья, и канули в вечность года. Утомленное сердце о прошлом теперь позабыло» итд.

Подтекст«При Низами, чтобы стать поэтом, нужно было знать на память 40 000 строк классиков и 20 000 строк современников». Оказывается, еще говорилось: знать наизусть 10 000 строк и забыть их. Чтобы они порождали подтекст.

ПотребностиОт каждого по способностям, каждому по потребностям, — а если моя потребность — в том, чтобы мною восхищались за то, к чему я не имею способностей? Ср. профессию «читатель амфибрахиев» в «Сказке о тройке». [275]

Потребительское отношениек человеку у М. Цветаевой: зажечь им себя и выбросить спичку.

Постмодернизм«Что такое постмодернизм?» — Продукция последних лет, в которой еще не успели разобраться. — «А постмодернисты говорят: они — новая культура, потому что раньше старое и новое противопоставлялось, а теперь они сосуществуют». — Это они выдают ущербность за достоинство: когда название начинается с «пост», это уже противопоставление. — «И что у них нет больше риторики». — Мысли без риторики так же неизложимы, как слова без грамматики: самая яркая индивидуальность не станет сочинять себе язык из небывалых слов. «Тогда, пожалуй, в их риторике есть даже свой аттицизм и азианизм…» итд.

ПостмодернизмО. П.: «Фомичев говорит, что в новом академическом Пушкине непристойности все равно будут заменяться черточками — почему? — потому что очень уж много их наплыло в современную литературу. Вот постмодернизм неведомо для себя: он воспринимает Пушкина на фоне Юза Алешковского».

Из писем помещицы Коробочки к Ф. А. Петровскому. «Как печатать такие слова, как «ни фаллоса»? не набирать ли их латинскими буквами, а объяснять в примечаниях, вместе с Эос и гиатусом?»

ПостмодернистамКонфуций бы сказал: вы ищете что-то за текстом («то, что сделало возможным текст»), — а то, что в тексте, вы уже поняли?

Притча(В. Жаботинский, «Пятеро»). Был рыцарь с пружиною вместо сердца, совершал подвиги, спас короля, убил дракона, освободил красавицу, обвенчался, прекрасная была пружина, а потом, в ранах и лаврах, приходит к тому часовщику: да не люблю я ни вдов, ни сирот, ни гроба Господня, ни прекрасной Вероники, это все твоя пружина, осточертело: вынь!» («Это он о самом себе», — сказал Омри Ронен: «писатель по призванию, а всю жизнь заставил себя заниматься политикой»!).

Первочтение— тренировка на забывание ненужного, перечтение — на воспоминание нужного. Самед Вургун говорил: предпочитаю вольные переводы точным, потому что точные нравятся, когда я читаю их в первый раз, и противны уже со второго» (СС, 3, 242).

«Joyce cannot be read — he can only be reread» (J. Frank, The widening gyre, 1963, 19).

Преподавание— это сочетание неприятного с бесполезным, говорила Л. Я. Гинзбург [276]

ПреподаваниеОтношение к нему погубило Галилея. В Падуе его охранила бы Венеция; но он так тяготился университетским преподаванием, что принял приглашение в придворные ученые к тосканскому герцогу и там попался.

Псоглавцы(Е. Р.) «Монголы посылали разведчиков на север, безбородых чукчей приняли за сплошных женщин, а чтобы объяснить детей, предположили, что они от ездовых собак: сильный половой диморфизм, только и всего».

«Пораженецрода человеческого», называл Шпенглера Т. Манн.

Пол«Ахматова успела из дамы стать женщиной, а из женщины человеком», а Г. Иванов, этот манекенщик русской поэзии, все еще… (С. Парнок в «Шип.» 1, 1922, 173).

Правда«Я боюсь бога, когда лгу, и вас, когда говорю правду», сказал Ахнаф халифу Муавие.

ПравдаУ Станиславского и Немировича «одно было общее: обоим никогда нельзя было до конца сказать правду» (Виленкин, 207. Ср. восп. Немировича: знаменитый разговор в Славянском базаре кончился репликами: «…нужно будет говорить правду в глаза». — Нет! — ? — Я не могу, когда мне говорят правду в глаза. «Никто другой этого бы не сказал вслух», замечает Немирович).

ПрямотаИ. П. Архаров, встретя в старости друга юности: «Скажи мне, друг любезный, так ли я тебе гадок, как ты мне?» (Вяз., 8, 364 о Гагарине). Подтекст горюхинского «да и вы, батюшка, как подурнели».

ПравоЯ люблю русскую поэзию, но не чувствую за собой на нее права и предъявляю стиховедение как отмычку. Кто говорит «я имею право…», тот уже этого права не имеет.

Подгонка под ответ— таков механизм функционирования культуры. Нам задано: Шекспир, Рембрандт, Бах — великие художники; и нам предложено: извольте каждый обосновать, почему. Кто выполнит это подробнее и оригинальнее, тот и культурнее. Нужно быть Львом Толстым, чтобы сказать «да может быть, ваш Шекспир — плохой писатель!» (собственно, очень многие думают, что Шекспир — порядочная скука, но стесняются об этом говорить). И нужно быть полу-Толстым, чтобы внушить: «А ведь Вермеер — художник не хуже Рембрандта!» Почему «полу-»? Потому что открытия новых ценностей в прошлом, кажется, происходят чаще, чем закрытия старых. В античности уже не [277] осталось места, свободного от ценностей, и только такой полубог, как Виламовиц, мог мимоходом бросить «эта эпиграмма плоха». — Принятие готовой религии, это ведь тоже все равно как подгонка своего религиозного чувства под заданный ответ.

Я защищал кандидатскую диссертацию в 1962 («Федр и Бабрий»; секретарь ученого совета упорно делал ударение «БабрИй»). Получил две трети голосов в обрез: одним меньше, и не прошел бы («Вы везунчик», сказала потом Л. Вольперт). Это было по совести: вторая защищаемая диссертация было на тему «Труд в поэзии Маяковского», из провинции, и написанная так, как должны были писаться такие диссертации. Любому члену совета должно было быть ясно одно: если одна из этих двух диссертаций — наука, то другая — не наука. А дальше каждый делал выбор по своему искреннему разумению.