Александр Проханов - Хроника пикирующего времени

Русский народ своей праведной кровью, смертями и жертвами в этот страшный период оккупации подтвердил свое величие, праведность, внес драгоценный вклад в копилку русской святости. Сочетался с несметным хором героев и праведников, чьи деяния и подвиги сберегают Россию.

Икона Русской Истории, к которой припадают устами русские люди во дни торжеств и несчастий, сохраняются ее благодатью, — эта золотая Икона обрела в себе лики героев 93‑го года.

Пожарище Дома Советов, подожженного танками, где сгорали дети и женщины, высветило Абсолютное Зло, которое до этого рядилось в личины Добра. Пряталось под фрак Ростроповича, пело голосом Окуджавы, умничало в кабинете Гайдара, обличало в трудах Волкогонова. Это Зло, его страшная кровавая харя, его мохнатые липкие лапы видны по сей день, как бы ни извивался Явлинский, ни похохатывал Черномырдин. Зло засвидетельствовано на виду, и его ожидает возмездие. Под светом прожекторов, как ослепшая летучая мышь, корчится Ельцин. Весь мир с отвращением и ужасом указует на нетопыря.

Народ унес с баррикад свои раны, свои окровавленные знамена и песни и продолжил восстание. Без пушек и штурмов Зимнего, отложив автомат и взрывчатку, молчаливо и истово отвергая мучителей. Теряя по миллиону в год своих стариков и детей, ломал ненавистный строй, губил преступный уклад. Отверг Березовского, отвернулся от Кириенко, не внял Сванидзе и Киселеву, не искусился на Киркорова и Газманова. Крестьянин в поле среди лебеды, рабочий в цеху среди заржавелых станков, офицер в гарнизоне среди самострелов, голодный писатель над утлым листком бумаги — всем миром, всем народом не приняли мерзкий уклад. Он испарился, как наваждение, оставив смрад газетных статей в «Известиях», зловонье репортажей в «Итогах».

Но Победа еще далеко. Хрипит в Барвихе Ельцин, управляет «силовиками», нацеливает их на народ. Лысоватый чернявый Бирон, вхожий в опочивальню к царевне, крутит «семьей», как рулеткой, пугает судьбой Чаушеску. Держит на цепи в сибирском углу овчарку, прикормленную на человечине, вот‑вот ее спустит. «Еврейский фашизм» стращает мир «русским фашизмом», готовит отряды «Бейтар».

Еще много русских людей, стариков и младенцев умрут от тоски, зачахнут у пустых материнских сосцов, найдут смерть в катастрофах. Но мы сдерем, сцарапаем, соскоблим с себя мерзкую, впившуюся в нас сороконожку. Омоемся чистой ключевой водой. Оботремся белым рушником. И прежде, чем взяться за плуг, сесть за штурвал, положить первый камень в фундамент, мы придем на поминальное место, где пять лет назад на баррикадах сражались наши товарищи. Помолимся об убиенных. Выпьем, не чокаясь, чарку. Поклонимся в ноги вдовам и сиротам. Обнимемся с генералом Макашовым, И пойдем в наш Русский Путь, крестный, сияющий.

Страну своровали, всю, от океана до океана. Завернули в старый пиджак Березовского и унесли. И великий народ остался стоять в чистом поле в одних кальсонах. Поет «Варяга», машет красными флагами, а кушать нечего.

Но и воровать нечего. Все, что накопил Сталин, реформаторы с головой Гайдара, ягодицами Чубайса, лапками Уринсона, встроили в мировое сообщество, невозвратно для России. Батурин от станции «Мир» отвернул последний болтик и послал другу в Хьюстон.

Нельзя сказать, что отдали все сразу, без боя, поверив Мавроди, Бурбулису и группе «На‑На». Кое‑кто отбивался. ГКЧП пытался прогнать грабителей, но Пуго застрелили, Ахромеева повесили, остальных посадили на цепь. Русские писатели показали Евтушенко на дверь, но их назвали фашистами и перестали печатать. Однажды оголодавший народ вышел на баррикады, привел с собой детей и женщин, но Ельцин попросил Грачева, чтобы тот приказал Евневичу подкатить танки, и те прямой наводкой стреляли в «красно‑коричневых», и ОМОН геиерала‑«миротворца» Романова играл на стадионе в футбол оторванной детской головкой.

Последним, кто пытался отыскать что‑то ценное в обобранной до нитки стране, хоть какую‑нибудь медную клемму или иконку позднего письма, был Кириенко. Но его самого, приняв за крошку хлеба, склевал воробей.

И вот теперь на Родину опускается полярная ночь с лицом Черномырдина, и в этой ночи у остывших очагов, перед тусклыми лучинами сидят бывшие граждане СССР и слушают, как одиноко воет в Кремле Ельцин.

Но даже в концлагерях бывают праздники. Даже в аду случаются торжества. Выводят на плац заключенных. Вынимают из смолы грешников. Раздают им муляжи из папье‑маше, изображающие булки и колбасы. Приглашают на один день «Роллинг стоунз». Начальник лагеря или Вельзевул из девятого круга наряжаются в Снегурочку и с соблюдением всех конституционных норм зачитывают «Политическое соглашение», гарантирующее утверждение Думой Виктора Степановича Черномырдина.

Нет отвратительней фарса. Черномырдин, как стопудовая гиря, привязанная к ногам утопленницы, утянул Россию на дно. Завалил экономику, как заваливают на бойне быков. Обошелся с наукой и образованием по принципу «выжженной земли». Уменьшил население на семь миллионов, будто выполнял план «Барбаросса». Поучаствовал в расстреле Дома Советов. Своевал «победоносную» войну в Чечне. Пристрелил четырех осиротелых медвежат. Занесен в списки самых богатых людей мира.

И его, Черномырдина, отбрасывающего тень Березовского, с телефоном Басаева на пейджере, с желтой звездой МВФ на лбу, Ельцин возвращает в политику как мессию «нового курса». Его сажают перед «бегущей строкой», окружают шестерками‑журналистами, и Черномырдин, как Каменный гость, берущий уроки русского языка, читает какую‑то дрянь, и мы должны верить в этот дурной монтаж, в эту гримерную, где пара тупейных художников румянит отпотевший труп.

Оппозиционная Дума, чей заячий хвостик уже примелькался народу, решает сегодня не судьбу Черномырдина, а свою собственную. После прошлого голосования по бюджету от оппозиции осталось две трети. После утверждения Кириенко — того меньше. Если сегодня пройдет Черномырдин, оппозиция станет самым крупным микробом, для диалога с которым Лебедю потребуется простое увеличительное стекло.

Слава Богу, это понимают мужи оппозиции. КПРФ отвергла пустую бумажку, состряпанную «мудрецами из НДР», выдаваемую за Пакт Согласия, который ставит в центр политического соглашения «честное слово Ельцина». Вы помните, как Ельцин обещал не делить Черноморский флот? Как обещал лечь на рельсы, если жизнь станет хуже? Обещал пс девальвировать рубль? Не возвращаться из отпуска в Москву? Не ехать на погребение «останков»? Как он обещал соблюдать Конституцию РСФСР, которую потом расстрелял? Обещал сохранить приемыша Немцова до 2000 года? Честное слово Ельцина — это ГКО, которое ничего не стоит. Мы радуемся твердости Зюганова, не играющего в крапленые карты режима.