Наталия Вовси — Михоэлс - Мой отец Соломон Михоэлс (Воспоминания о жизни и смерти)

Прав был Прокофьев, говоря отцу, что спасение только в работе. Процесс работы всегда захватывал Михоэлса, заставлял забыться. Однако в результатах, вернее в последствиях, никто не мог быть уверен.

Еще в марте 1936 года председатель Комитета по делам искусств Керженцев заявил, что статьи о музыке относятся равно и к театру, и вообще ко всем видам искусства.Поэтому волнение (отнюдь не творческого порядка) охватывало весь коллектив театра, когда наверху, в кабинете директора, представители Комитета по делам искусств решали вопрос быть или не быть спектаклю.Помню, как после просмотра пьесы Маркиша» Семья Овадис», весь состав Госета собрался в зрительном зале, ожидая приговора. Стоял приглушенный гул, переговаривались шепотом, когда послышались знакомые всем стремительные шаги. Все разом смолкли. Появившись в дверях, отец молча кивнул и зал разразился аплодисментами — на этот раз пронесло.

Но сам папа был страшно напряжен и взвинчен. Пьеса эта, как и все пьесы того времени, страдала схематизмом. Образы были надуманными и ходульными. Вместо живых людей с их достоинствами и недостатками, по сцене ходили некие обобщенные схемы, изъясняясь языком газетных передовиц и постановлений.« Семье Овадис» Михоэлс был постановщиком и исполнителем главной роли.

Никакие усилия автора, режиссера и всего коллектива не могли вдохнуть жизнь в те ходячие скелеты характеров, которые по велению времени и по прихоти» сверху» заменяли в спектаклях живых людей.

Схематизм, возникший в советской драматургии в тридцатые годы надолго укоренился на советской сцене и отбросил русский театр — один из лучших театров мира — на многие годы назад.В сорок пятом или сорок шестом году, отец на одном из выступлений ВТО позволил себе следующим образом охарактеризовать отечественную драматургию: «Если проанализировать большинство теперешних пьес, то они строятся так: стране нужен легкий сплав, для получения легкого сплава не хватает какого‑то отечественного сырья. Нужно отечественное сырье. Будет отечественное сырье! Драматург решает это удивительно легко и просто.

Во время войны нужны были алмазы. Нет алмазов. Будут алмазы! Есть алмазы! Тема готова. Это схема.Такие схемы можно перечислять без конца. А мы живем как раз в эпоху, когда опрокидываются схемы. Что было незыблемее неделимости атома? Понятие об атоме как таковом было понятием предельной неделимости частицы данного вещества. А теперь атом расщеплен. И не только атом, а ядро атома. Опрокинута схема, раскрыт мир! Освобождена энергия. Она появилась, она диктует и меняет жизнь.Как раз сейчас жизнь идет к тому, чтобы расколошматить во все стороны, разбросать и опрокинуть схемы, а в театре схема прет из всех щелей».

В большой степени схематизм определялся тематикой — пьесы, написанные не на современные темы, могли иметь и более живые характеры.У Госета в этом отношении были свои преимущества — он мог время от времени обращаться к своей собственной классике. Отдав должное требованиям начальства постановкой» Семьи Овадис», театр вернулся к своему репертуару.

Было решено сделать спектакль» Тевье молочник» по Шолом — Алейхему в инсценировке Добрушина и Ойслендера.

Между постановками» Лира» и»Тевье», где папа сыграл последнюю свою роль, прошло три года. В» Тевье» отец был и постановщиком и актером. На протяжении всего репетиционного периода роль Тевье исполнял другой актер. Помню, как папа, вернувшись домой, с тоской говорил: «у меня на сцене сразу четыре невежды — два действующих лица и два исполнителя». Сам же он вступил в спектакль только перед премьерой.

Многие критики утверждают, что Тевье в его исполнении не уступает Лиру. Вспоминается фраза из статьи театрального критика Бачелиса:«… Кажется… кажется… Михоэлс в Тевье доходит до гениальности».

В отличие от предыдущих постановок Шолом — Алейхема, «Тевье» был решен реалистически, но по традиции Госета строился на музыкальных лейтмотивах, которые органически вплетались в драматическую ткань спектакля.

Основным лейтмотивом» Тевье» была песенка» мир задает извечный вопрос».

Однако несмотря на требования тех лет — спектакль был поставлен в 1938 году — ни постановкой ни игрой отец не давал ответа на этот вопрос. В финальном эпизоде Тевье изгоняют из насиженного гнезда, и он, бережно захватив табуретку, уцелевшую от его дома, уходит под мелодию той же песни. Сцена заливается ярким светом. Несмотря на кажущуюся оптимистичность, сцена эта производила глубоко трагическое впечатление.Тевье — молочник, как я уже говорила, последняя роль, которую отцу удалось сыграть. Он мечтал показать«Ричарда Третьего» Шекспира — роль была почти готова. Он ставил пьесу Бергельсона» Давид Реубени», где должен был играть главную роль… Но судьба решила иначе…

Один из крупнейших театральных критиков того времени Павел Новицкий считал, что образ Тевье — самое значительное, что создал Михоэлс.«… И таким гордым, мужественным, пытливым, сохранившим в страдании внутреннюю свободу и человеческое достоинство, изображает Тевье Михоэлс! — пишет Новицкий. — В этом образе он сознательно, в результате всех своих творческих и философских исканий, поставил грандиозную проблему народа, захотел изобразить великодушие, талантливость, сердечную глубину, насмешливый, скептический и патетический ум, страстный темперамент, чуткость, неисчерпаемую жизнеспособность и воинствующий оптимизм еврейского народа. Таким показал Тевье — молочника Михоэлс, он сыграл народ, сыграл мужество, гордость и бессмертие народа».

Новицкий был одним из трех» подруг», которые могли часами сидеть у папы, не проронив ни слова. Другими двумя были Фальк и Завадский. Почему отец называл этих больших, отнюдь не женственных людей» подругами», трудно сказать. Так они и остались при нашем доме в качестве» подруг» — подруга Завадский, подруга Новицкий и подруга Фальк.

Павел Иванович Новицкий приходил с отцом то наверх, то вниз, терпеливо пережидая телефонные звонки, прерывавшие их серьезный разговор.

Он относился к Михоэлсу с каким‑то бережным почтением. Дружба их началась с того, что Новицкий задумал написать о папе большую статью. Они подолгу беседовали на самые разнообразные темы — папу трудно было заставить говорить о себе, зато о своей работе он мог рассказывать до бесконечности.

Новицкому, собственно как и Фальку, хотелось разгадать глубоко спрятанное» я»Михоэлса. И потому в портрете, данном Новицким, звучит ничем и никогда не упоминаемая крамольная тема одиночества — ведь по всем канонам, советский человек одиноким чувствовать себя не может.