Леонид Владимиров - Советский космический блеф

В советской печати опубликован отрывок из воспоминаний одного инженера, в то время работавшего в группе Королева над первым спутником. Приведу характерную выдержку, неплохо показывающую настроения Сергея Королева и его чувства в тот период. Инженер пишет:

«Я люблю вот так, со стороны, наблюдать за Сергеем Павловичем. Зайдет он другой раз поздно вечером в цех, где на стапелях лежало громадное тело ракеты, отпустит сопровождающих его инженеров и конструкторов, сядет поодаль и молчит. Лицо задумчивое-задумчивое. О чем-то думает. И тут же, словно стряхнув с себя владевшие им только что мысли (выделено мною. — Л. В.), резко встанет. Другое, совсем не такое, как минуту назад, лицо. И каскад категорических, бесспорных, четких указаний. Успевай только ловить их на лету».

Читателям в Советском Союзе, для которых только и предназначен приведенный отрывок, задумчивость Королева ничего не говорит. Большинство населения СССР, оглушенного круглосуточной пропагандой о «наших блестящих победах в космосе», не знает ни о прошлом Королева, ни о том, как зародилась идея первого спутника. Никто, решительно никто в СССР не знает, что перед запуском спутника над Сергеем Королевым как бы нависла тень мощного противника — Чаломея, кусавшего губы от зависти и немедленно «утопившего» бы Королева в случае неудачи. Советские граждане понятия не имеют, что в то время Королев думал и о другом сопернике — о США. Всю силу этого соперника, несомненно, должен был разбудить маленький, около 60 см диаметром шарик, возле которого сидел в задумчивости Королев. Да, Сергею Королеву было о чем задумываться в те решающие дни его жизни. Отступления ведь уже не было…

Впрочем, все, что мне известно о Королеве, свидетельствует против «отступления». Отступать после того, как была поставлена самая высокая в жизни ставка, Королев наверняка не хотел. Не такова была натура этого человека. И все же он понимал, что идёт на авантюру, на блеф, что скоро понадобятся новые авантюры, новый блеф — и выхода из этой игры не предвиделось. Отсталость советской техники была Королеву известна лучше, чем кому бы то ни было. Ведь ракеты были самой важной в стране промышленной продукцией — и все равно даже для них не было ни жаростойких сплавов, ни современных пластмасс, ни миниатюрной электроники, ни сотен других нужных компонентов.

Кто-кто, а Королев-то уж знал, как советскому конструктору приходилось постоянно изворачиваться, искать обходные решения и всяческие заменители там, где американский и вообще западный инженер просто заказывал известные, существующие у них, материалы и изделия. Любая мелочь — прецизионный клапан, мембрана с нужной характеристикой или нестандартная форсунка — вырастали в гигантские проблемы. Такие «проблемы» приходилось ежедневно решать на самом высшем уровне с огромными потерями времени, с невероятными расходами, при сильнейшем нервном напряжении.

Я позволю себе сейчас небольшое отступление от непосредственной темы этой главы, чтобы проиллюстрировать положение в советской промышленности.

В годы моего заключения я некоторое время пробыл в лагере, расположенном… почти в центре Москвы — на улице Шаболовка № 46, как раз напротив старой телевизионной башни. Лагерь на 700 заключенных принадлежал небольшому заводу, выпускавшему технические изделия — главным образом, уплотнители — из кожи и резины. Так вот, кожевенный цех этого предприятия был абсолютным монополистом в стране по выпуску кожаных уплотнителей — манжет, прокладок и колец всевозможного диаметра. Если бы в один прекрасный день этот цех сгорел или почему-либо остановил работу, то произошла бы страшная катастрофа — стала бы выходить из строя одна промышленная отрасль страны за другой. Ибо кожаные уплотнители — необходимая принадлежность всевозможных машин, прессов, станков, подъемников, железнодорожных думпкаров и так далее.

Вероятно, заключенные были избраны в качестве рабочей силы на этом заводе именно для «надежности». Ведь работоспособность заключенных обеспечивается самой «крепкой» сталинской организацией — Министерством внутренних дел. По мысли организаторов завода, на нем при такой рабочей силе не должно было быть нехватки персонала, никаких прогулов, опозданий на работу, пьянства или споров об условиях труда. Кроме того, в случае нужды можно было заставлять лагерников работать по воскресеньям (что, кстати, очень часто и делалось).

И действительно, трудовая дисциплина была, что называется, на высоте. Но вот техника производства поражала отсталостью. Ручные прессы, механические ножницы, пропиточные ванны с ручной загрузкой — все это выглядело пришельцами из прошлого века. А в механической мастерской, призванной поддерживать оборудование в работоспособном состоянии, действовал токарный станок «Мюнхен», действительно выпущенный в XIX столетии, — в 1896 году!

Завод выпускал двадцать тысяч разновидностей кожаных уплотнителей — если учитывать все типы и размеры. Он отправлял их тысячам предприятий-заказчиков по всей стране. Но никакое предприятие не могло просто заказать заводу те или иные изделия. Для заказа следовало, во-первых, получить у Госплана СССР так называемый «фонд кожи», то есть документ, разрешающий заводу израсходовать столько-то кожи на нужды данного заказчика. Во-вторых, нужно было представить ведомость изделий, которые требовались, с точным указанием количества по каждому изделию на год вперед. Наконец, предстояло согласовать технические условия и чертежи деталей — это было самое трудное: на допотопном заводском оборудовании никаких сложных уплотнителей выпускать было нельзя. Как только тот или иной заказчик приносил сложные технические условия, ему отвечали «нет». Часто бывало так, что из-за этого «нет» заказчик был вынужден вносить изменения в конструкцию своих машин — приспосабливать машины к уплотнителям! В других случаях заказчик пытался заставить завод принять его условия и с этой целью начинал жаловаться в самые высокие инстанции — в Совет министров и ЦК партии, упирая на важность своей продукции. Случалось, что ЦК партии после этого приказывал Министерству внутренних дел (не заводу, конечно — в высших кругах мыслили только министерскими категориями) «обеспечить выполнение важного оборонного заказа». Тогда воцарялась паника, на завод приезжали разные генералы госбезопасности, и в результате заключенных инженеров и техников заставляли работать день и ночь, изобретая какой-нибудь сложный штамп к существующему ручному прессу. Выпуск других видов изделий при этом резко падал, и в тот же ЦК партии летели жалобы других — тоже важных и тоже «оборонных» — предприятий о том, что «срывается выполнение заказов особой государственной важности». Подобное паническое положение создавалось весьма и весьма часто, а спокойной, нормальной работы без происшествий я не упомню вообще, хотя пробыл там четыре года — до самой смерти Сталина.