Леонид Владимиров - Советский космический блеф

Я не знаю, успел ли Королев сказать Хрущеву что-либо в этом смысле. Но что он выслушал от Хрущева — это я знаю, ибо странная весть, поначалу не очень даже серьезно воспринятая, быстро распространилась среди сотрудников и просочилась наружу. Хрущев спросил, знает ли Королев, что американцы собираются запустить двух человек в одной капсуле (только эта сторона дела интересовала «вождя»). Получив утвердительный ответ, он распорядился: «Ну так вот, к следующей октябрьской годовщине (7 ноября 1964 года) мы должны послать в полет не двоих, а троих сразу».

Говорят, что Королев долго и терпеливо объяснял Хрущеву, почему этого сделать нельзя. Он открыл все карты, сказал, что корабль-то может быть готов к этому сроку и даже раньше. Но только этот корабль нечем поднять в космос.

Однако «вождя» не интересовали эти скучные технические подробности. Он намекнул Главному конструктору, что если тот не выполнит «задание партии и правительства» (ведь Хрущев, как первый секретарь ЦК КПСС и премьер-министр, был сам «партия и правительство»), то придется найти кого-нибудь другого, кто сумеет взяться за выполнение задания. Опять, в который раз, перед Королевым встала тень Чаломея!

Ничего не пообещав, кроме того, что «подумает», и получив на раздумье жесткий срок, Королев вернулся в Калининград. Об этом его приезде долго ходили легенды. По легко понятным причинам Сергей Королев не был человеком особенно уравновешенным — его «трудный характер», как мы помним, упоминается даже в советской печати. Он был подвержен взрывам бешенства, при которых попадаться ему на глаза не рекомендовалось. Но, как говорят, таким Королева не видели ни до, ни после того дня. По институту мгновенно распространилась весть, что «Эс-Пе» (кличка Королева среди сотрудников) приехал «сам не свой».

Люди попрятались по комнатам, в чертежных залах воцарилась «творческая тишина» — все усердно «работали».

Королев, однако, не съел живьем даже тех несчастных, кто по неведению попался ему на пути. Он, грозный и сумрачный, прошел в кабинет, буркнув секретарше по пути: «Собрать всех ведущих». Это значило созвать к нему на совещание всех конструкторов, возглавляющих разработку узлов ракет и кораблей.

Ни словом не упомянув о своем разговоре с Хрущевым, Королев лаконично, даже будничным тоном сообщил, что «есть задание» отправить в космос трехместный корабль не позднее 7 ноября 1964 года. Вот эта дата, годовщина революции 1917 года, и выдала присутствующим, чье это задание и даже в некотором смысле отношение к нему Королева. Закончив, Главный конструктор спросил, какие будут предложения. Люди переглядывались, пожимали плечами — так бывает, когда кто-нибудь произнесет во всеуслышание крайне неуместную шутку. Никаких предложений, естественно, не было. Королев, внезапно поникший, отпустил их усталым жестом, сказав, что если предложения будут — даже самые дикие, — то он готов их выслушать в любое время дня и ночи. Он тут же уехал домой.

Назавтра было созвано еще одно такое же совещание, и Королев, глядя в стол, сказал: «Предложение есть. Попробовать воткнуть три кресла в «Восток», облегчив шарик за счет всего, что только можно».

После секундной оторопи люди загалдели, замахали руками. «Чепуха! Невозможно! Туда одно-то кресло еле влезает! Внутренний диаметр меньше двух метров в самом широком месте!»

Королев дал им откричаться, потом резко сказал: «Будем пробовать». И закрыл совещание.

Попробовали. Ничего не получилось. Даже после того, как из «шарика» выкинули решительно все научное оборудование и сократили до минимума запас средств жизнеобеспечения, три космонавта самых скромных габаритов все равно не умещались в «Востоке».

На некоторое время наступил полный тупик. Королев ничего не докладывал Хрущеву, оттягивая время. А уже катилась к концу зима 1964 года. Не выдержав нервного напряжения, свалился с ног Воскресенский. Его положили в больницу.

Вот в какой любопытной форме описывает официальный советский биограф Королева тяжелое настроение Главного конструктора в тот период (разумеется, в биографии ни словечка не говорится ни о каких проблемах, ни о каком тупике при работе над «Восходом» — тем большей неожиданностью звучат приведенные ниже слова, которые я цитирую по журналу «Москва» (№ 12 за 1969 год. стр. 178): «В работе над «Восходом» особенно проявилась необычайная требовательность Сергея Павловича, беспощадность ко всяким не достаткам и человеческим слабостям. Он не терпел их у себя и у других».

Сказать про кого угодно, что он беспощаден к человеческим слабостям, значит сделать весьма и весьма сомнительный комплимент. Зная то, что уже рассказано, мы, я думаю, легко защитим Королева от его биографа. В ситуации, сложившейся в тот период, не выдержали бы нервы и у добрейшего из ангелов. Ведь Королев прекрасно понимал, что его заставляют идти на какую-то дикую авантюру, причем авантюру, заведомо бесполезную. Надо, чтобы раньше двух американцев взлетели три советских гражданина, вот и все!

Тупик в работе над отправкой в космос троих был преодолен так: втиснули троих в шарик «Востока» без скафандров, всецело положившись на герметичность корабля. Говорят, что это безумное по смелости и риску решение предложил ведущий конструктор по спускаемым аппаратам Константин Феоктистов. А на вопрос Королева: «Да кто же это полетит втроем и без скафандров?» Феоктистов ответил: «Первый — я». Так ведущий конструктор, человек далеко не безупречного здоровья, имевший в юности ранение, вдруг превратился в космонавта.

Но и в таком варианте — в курточках, без скафандров — три человека не вмещались в многострадальный «Восток», который для видимости позже переименовали в «Восход».

Начались самые дикие ухищрения. Феоктистов срочно согласовал с Королевым и со всеми начальственными инстанциями «состав команды» — молоденький, очень миниатюрный врач Егоров и лучший из всех летчиков-космонавтов Комаров — и все трое пошли… на сеанс к скульптору. Точно по фигуре каждого из них было вылеплено кресло. С быстротой молнии — сам Королев наблюдал за этим, проявляя «беспощадность» — изготовили три этих кресла-макета. Но нет, и они не «вписались» в шарик!

Тогда пошла в ход следующая идея. Кресла можно ведь поставить не в ряд, а как-нибудь похитрее — например, в два ряда, одно и за ним два. Если взглянуть сверху, получится вроде треугольника. И этот треугольник, возможно, «впишется».

Поначалу не удалось и это, но затем, когда переднее кресло приблизили к задним настолько, что один из космонавтов как бы помещался на коленях у двух других, «шарик» вместил комбинацию. Впереди посадили доктора Егорова — как самого маленького — и это дало возможность немного приподнять его кресло по отношению к двум другим. Так врач оказался на командирском месте, а космонавт сидел где-то сзади и под ним, но какое это имело значение, если никто из них все равно ни к чему не прикасался в полете!