Николай Ефимов - Горькое лето 41-го

— А вдруг, так сказать, в порядке исключения Сталин выругался…

— При публикации донесения разведки на основе сообщения «Старшины» (о нем-то и идет речь!), осуществленном ФСБ и сотрудниками Мосгорархива, никаких матерных резолюций не приведено. Архивные же документы печатают со всеми пометками и резолюциями. Не подтверждают версию о раздраженности Сталина и воспоминания разведчиков предвоенного периода, в том числе и начальника разведки НКГБ той поры Павла Фитина, и даже монументальный труд «Очерки истории Российской внешней разведки», составленный и изданный под руководством выдающегося государственного деятеля России академика Евгения Максимовича Примакова. Кстати, обратите внимание на то, что фальшивка с матерной резолюцией появилась только в канун 50-летия Великой Победы, когда бал в антисталинской пропаганде правил небезызвестный Александр Яковлев.

— Что же было тогда на самом деле?

— Итак, 16 июня от посла в Берлине пришла информация, что якобы Германия согласна вступить в переговоры и урегулировать какие-то нерешенные проблемы, — но это была «деза» со стороны Риббентропа. И в тот же день пришли сообщения по линии ГРУ и от Лубянки — мол, все к нападению готово…

— То есть совершенно противоположная информация .

— Да, произошло редкое в политике столкновение двух глобально противоречивших друг другу информаций. Одна говорит, что Берлин якобы хочет урегулировать все проблемы мирным путем, другая, что война на пороге. Что должен делать руководитель государства, крайне заинтересованный в том, чтобы лучше подготовиться к отражению агрессии?

— Наверное, прежде всего понять, где истина?

— Правильно. Доверять, но еще раз все проверить насчет того, что вот-вот бабахнет, и одновременно попытаться вступить в диалог даже с таким смертельным врагом, как Гитлер. Сталин это и сделал — приказал еще раз все тщательно проверить. Но тут пограничники сообщили, что с 18-го будет возобновлено выдвижение — оно было начато еще 13 июня, но тут же приостановлено, так как Англия еще не дала Гитлеру своих гарантий, — ударных группировок вермахта на исходные для нападения позиции. Причем доказывают это документально: приносят листовки с той стороны — немцы требуют от поляков удалиться из 20-километровой зоны, сдать лошадей и т. д. Не могу в этой связи не отметить, что в последние два-три мирных месяца, особенно в последние две недели перед войной, разведка погранвойск, вопреки своей тактической природе, все больше играла роль стратегической разведки. Это было уникальное явление, о котором у нас мало известно.

— Что же в этих условиях делает Сталин?

— Он поручает Молотову: «Дозвонись до Берлина, чтобы тебя там приняли». Не получилось: Берлин специально заблокировал все телефонные линии, что впоследствии подтвердил тогдашний нарком связи. Понимали, супостаты нацистские, что Сталин пытался спутать им карты, о чем записали в своих дневниках. Сталин не успокоился. Уже было ясно, что счет времени пошел в буквальном смысле на часы! А абсолютной — подчеркиваю это особо! — именно же абсолютной ясности с датой и временем нападения нет. Хотя, если честно, он самого Гитлера вынудил проболтаться о том, что агрессия планируется ориентировочно на двадцатые числа июня. Числа с 12–13 июня Сталин уже знал, что нападение планируется на 22 июня, на 4 утра. Это данные британского радиоперехвата, которые по каналам лубянской разведки попадали в Москву.

Но в то же время постоянно стоял вопрос: как быть? Ведь не дай-то Бог, это дезинформация?! Сами гитлеровцы то начинают выдвижение на исходные для нападения позиции, то его отменяют — к примеру нападение на Францию откладывалось 38 раз. И если в такой ситуации начнешь «играть мускулами» на границе, объявишь всеобщую мобилизацию — риск угодить в агрессоры слишком велик! Тем более что по тогдашним понятиям объявление мобилизации было равнозначно объявлению войны. Кстати, нельзя не упомянуть, что правительство Финляндии на пять дней раньше Гитлера объявило нам войну, открыто объявив 17 июня всеобщую мобилизацию в стране! Так что перед Сталиным стоял непростой вопрос: нельзя было дать ни малейшего повода для войны.

— И что же оставалось делать в такой ситуации?

— Скажу так: в повестку дня стал вопрос о срочном получении интегральной разведывательной информации в режиме, как сейчас говорят, реального времени. Сталин вызвал командующего ВВС РККА Жигарева и Берию, которому подчинялись пограничные войска, и приказал силами ВВС Западного Особого военного округа организовать тщательную воздушную разведку на предмет окончательного установления и документального подтверждения агрессивных приготовлений вермахта к нападению, а пограничники должны оказать авиаторам содействие. Все это четко подтверждается записями в журнале посещений Сталина. В ночь с 17 на 18 июня у него в кабинете были Жигарев и Берия. 18 июня в течение светового дня вдоль всей линии границы в полосе ЗапОВО с юга на север пролетел самолет У-2, пилотируемый наиболее опытными летчиком и штурманом. Через каждые 30–50 км они сажали самолет и прямо на крыле писали очередное донесение, которое тут же забирали у них бесшумно возникавшие пограничники.

— Откуда Вы об этом знаете?

— Самое интересное в этом факте то, что он взят из воспоминаний Героя Советского Союза, генерал-майора авиации Георгия Нефедовича Захарова «Я — истребитель». Перед войной он в звании полковника командовал 43-й истребительной авиадивизией Западного Особого военного округа. Вместе с ним в том полете был штурман 43-й авиадивизии майор Румянцев. С высоты птичьего полета они все разглядели, нанесли на карты и письменно отчитались через каждые 30–50 км. Они четко зафиксировали, что началось лавинообразное движение всей армады вермахта к линии границы. Вот как происходила окончательная интегральная проверка разведывательных данных!

— Как распорядились у нас этими данными?

— Именно в тот день, 18 июня, Сталин отдал приказ о приведении войск первого стратегического эшелона в полную боевую готовность! Директива была передана Генеральным штабом в войска, но фактически не была выполнена. Во всяком случае повсеместно не была выполнена. Кстати, длительное время никто не обращал внимания на то, что в поступившей в военные округа в ночь на 22 июня знаменитой директиве № 1 было написано: «Быть в полной боевой готовности». А это означает, что до этого уже была директива, потому что было указано не «привести», а «быть». Как минимум это самое «быть» касалось первого оперативного эшелона.

— Вы сказали, что директива не была выполнена. Но так ли это? Может, никакой директивы и не было — все придумано для последующего самооправдания?