Итоги Итоги - Итоги № 44 (2011)

— Но Брежнев не забыл фронтовые встречи...

— Он очень папу любил. Дал ему московскую квартиру и все время звал переехать. И вот в один прекрасный день я навещал папу в кунцевской кремлевской больнице. Он тогда как раз получил Ленинскую премию. Вдруг раздается телефонный звонок, я снял трубку и поинтересовался, кто его спрашивает: «С ним будет говорить Леонид Ильич Брежнев». Опа! Передаю трубку: «Да, спасибо, Леонид Ильич, спасибо. Да, я бы хотел буквально на 10 минут. Завтра? Хорошо, до завтра». Буквально через 5 минут снова звонок, какой-то странный дубль. Оказывается, Брежневу пришло в голову, что у папы в больнице нет одежды, чтобы приехать в Кремль, и надо прислать машину. Одежда соответствующая как раз была, на следующий день пришла большая правительственная машина, и его отвезли. Разговор длился буквально четверть часа.

РАЙКИН: Я решил воспользоваться вашим приглашением.

БРЕЖНЕВ: А с кем мы это должны согласовать?

РАЙКИН: Думаю, надо позвонить Гришину.

БРЕЖНЕВ: Надо, наверное. (Звонит.) Брежнев говорит. Вот тут у меня Райкин, он хочет переезжать с театром в Москву. Я — за. Как ты? Тогда я запишу: Гришин — за. Еще с кем?

РАЙКИН: С министром культуры.

БРЕЖНЕВ: (Звонит Демичеву.) Петр Нилыч, у меня Райкин, хочет переезжать с театром в Москву. Я — за, Гришин — за, ты как? Ну все.

РАЙКИН: Еще Романов может возражать.

БРЕЖНЕВ: Я сейчас ему позвоню. Григорий Васильевич, я — за, Гришин — за...

И вот вся компания переехала. Всем дали квартиры и, более того, стали искать помещение для размещения театра. Дальше началась другая глава этой истории.

— Вы стали работать вместе. Какого рода были конфликты?

— Творческого. И человеческого, конечно. Папа с сыном, оба без кожи, ругались, словно дети в песочнице, и потом вместе рыдали. У нас отношения были всегда ужасно нежные, замешенные на любви. Виделись редко, но очень чувствовали друг друга. А тут стали видеться каждый день. Очень болезненное время. Я же не просто попросился к нему в театр как артист, я свое дело хотел организовывать. У меня в «Современнике»-то все было в порядке. Галина Борисовна ко мне хорошо относилась, я много играл, был востребован. Там работал Фокин. Карьера складывалась хорошо. Но я сразу сказал папе, что мне надо будет привести молодых артистов, с которыми начну работать сам. Конечно, что-то мы будем вместе играть (так и случилось), но должны еще, наверное, делать и какие-то спектакли без его участия. Я на таких условиях шел. Не собирался просто подыгрывать Райкину. Прекрасно понимаю, почему от него уходили. Нельзя же всю жизнь говорить: кушать подано, подано кушать, просто кушать, просто подано. Так артистом же не станешь. Безусловно, они взлетали благодаря папе, но дальше надо было улетать как можно скорее. А еще рядом толклись наушники, нашептывали: «Аркадий Исаакович, он, может, талантливый человек, но мы же Театр миниатюр, мы же маленькие. Вы видели, какие там декорации?» И папа мне начинал вдруг что-то выговаривать с чужого голоса. Поддавался влияниям...

— Ну здесь у тебя были преимущества перед другими.

— Но это стоило очень больших нервов и ему, и мне. Потом встречался отдельно с некоторыми людьми. Я с ними, знаешь, какие имел разговоры, как я их шугал. Расскажи мне кто-нибудь раньше, что я так буду разговаривать с людьми, не поверил бы. Но я их пугал до смерти просто. Вычислить же очень легко, кто там что ему шепчет. Такие люди были и в Министерстве культуры. Я и до них дозванивался и очень с ними жестко разговаривал.

Театр миниатюр всегда оставался театром одного артиста, а тут вдруг какой-то другой появился и стал качать лодку. Все же было под него отцентровано. С одной стороны, театр-семья, а с другой — так много рутины. А тут я — энергичный, людей привел, заставляю работать как-то по-другому. Если бы папа меня выгнал, я бы ужасно расстроился, на какое-то время даже обиделся, но я бы его понял. И житейская мудрость подсказывала именно так поступить. Но его мудрость была, если можно так сказать, в его нюхе. Он был большой интуит. Он почувствовал, что я могу этот театр подхватить, разглядел возможность продолжения. Да, в другом виде, в другом качестве. Но увидел, что я это дело не уроню. Более того, я увидел, как он это увидел.

— Какой-то конкретный момент?

— Нет, но он стал нами гордиться, ему стало нравиться с нами играть, ему стало нравиться со мной играть. Я увидел моменты позитивные, потому что прошло уже шесть лет совместной работы.

— Ты продолжаешь с отцом разговаривать, оглядываешься на его мнение, чтишь заветы?

— Нет, но иногда — может, это звучит как-то глупо — мне бы хотелось, чтобы он увидел, какой у меня загородный дом. Ничего особенного, но в нем не советское пространство. Оно ровно такое, какое мне надо, ни на метр больше. Более того, мой дом совсем не похож на роскошную переделкинскую дачу Кассиля, на которой мы бывали с родителями (своей у них никогда не было). Там другая высота, другое количество воздуха. Он бы восхитился.

Уверен, все, что мы здесь делаем, ему бы очень понравилось и, думаю, больше, чем мне, например. Я в этом театре нахожусь совершенно правильно и считаю своим счастливым долгом продолжить дело, которое начал мой папа. В этом есть некая преемственность. И хотя я основательнейшим образом поменял жанр, изменил направление движения, но главные традиции папиного театра я сохраняю. А они прежде всего в позитивном отношении к жизни. Папа был горестный оптимист, и я такой же. Подобный оптимизм возникает не от неведения, дурошлепости или благополучия, а где-то на генном уровне. К сцене папа относился как к одушевленному существу: «Такая ревнивая баба, сволочь, только расслабишься — обязательно отомстит. Никогда ничему нельзя уделять больше внимания, чем ей». И я так чувствую. А еще папа завещал мне большую любовь к зрительному залу. Это, может быть, главная позиция театра его имени — художественная и человеческая.

Мария Седых

Неформальное движение «Ночные волки», родившееся на закате СССР, в новой России превратилось во влиятельный клан, объединяющий тысячи адептов по всему миру. Уже многие годы его возглавляет легендарный персонаж по прозвищу Хирург, превратившийся в последнее время в фигуру прямо-таки политическую. Неформал, дорожный хулиган и нонконформист, чуравшийся власти, стал появляться на телеэкранах в компании с Владимиром Путиным. Что это — креатив кремлевских политтехнологов или спонтанно возникшая мужская дружба? На этот и другие вопросы «Итогам» ответил сам Александр Залдастанов — таковы паспортные данные нашего героя.

— Никак в политику подался, Александр?