Виктор Лосев - Художественная автобиография Михаила Булгакова

И все же на этом обрывается информационная нить о работе Булгакова над сочинениями "медицинского" цикла. Несколько лет о них фактически не было упоминаний (вернее, пока такие сведения не найдены) и лишь в 1925 году в печати стали появляться рассказы, подготовленные на основе имевшегося у писателя богатейшего "земского" материала. Из тех же "запасов" родился и "Морфий". Некоторые исследователи полагают, что повесть "Морфий" есть не что иное, как усеченный "Недуг", но эти умозрительные заключения могут быть существенно подправлены при выявлении подлинных рукописей или иных первоисточников. Очевидно лишь одно - опубликованные "Записки земского врача" и "Морфий" представляют собой лишь часть из того раннего рукописного наследия писателя, которое еще не обнаружено. И именно та часть, которая могла появиться в свет в условиях того времени.

Исключительно важное значение имеют рассказы писателя о событиях 1918-1920 годов. Важны они прежде всего потому, что содержащиеся в них сведения зачастую являются единственными свидетельствовами о тех или иных фактах жизни писателя. Значение этих рассказов возрастает еще и по причине их фактографичности и документальности - они написаны на основе дневника писателя, который он вел, видимо, систематически и много лет. Таковыми являются и "Необыкновенные приключения доктора", и "Записки на манжетах", и "Богема".

Вместе с тем "мемуарные рассказы" свидетельствуют и о том, что писатель представил на суд читателей лишь часть своих дневниковых записей, которую можно было напечатать. Другая же часть так и осталась тайной за семью печатями. Особенно это видно из текста рассказа "Необыкновенные приключения доктора". Булгаков тщательно скрывал свое участие в боях на стороне Добровольческой армии, а возможно и службу, очевидно вынужденную, и в других армиях - далеко не белого цвета. Так, до сих пор мало что удалось выяснить из жизни писателя в Киеве в 1919 году...

Но зато сохранились дневники писателя за 1923-1924 годы, а также отдельные дневниковые записи за 1922 и 1925 годы. Дневникам этим действительно нет цены! В них предстает перед нами писатель-патриот России, блестящий политический мыслитель и художник, готовый в условиях оккупации действовать целенаправленно, смело и красиво! Именно в эти годы им написаны бесподобные повести "Дьяволиада", "Ханский огонь", "Роковые яйца" и "Собачье сердце". Именно в эти годы он привлек к себе пристальное внимание синедриона на Лубянке, в это же время с его "злыми" повестями ознакомился Сталин...

В самостоятельный раздел выделены рассказы, очерки и фельетоны о Москве и московских событиях тех лет. В них Булгаков предстает рассказчиком, репортером, свидетелем и просто наблюдателем-сатириком. Разумеется, "автобиографичность" их относительна, но зато несомненны заинтересованность писателя, его искрометный талант и способность проникнуть в суть описываемых вещей. К этой группе произведений примыкают также рассказы Булгакова о родном Киеве и прекрасном Крыме.

Особое место в автобиографической прозе писателя занимают его повесть "Тайному другу" и повесть-роман "Записки покойника". В них с горечью и юмором рассказывается о творческой и преимущественно театральной жизни писателя. Причем повесть представляет собой как бы первую редакцию "Записок покойника".

Об истории повести "Тайному другу" в воспоминаниях Е.С. Булгаковой сказано следующее: "В сентябре 1929 года, когда я отдыхала на Кавказе, Михаил Афанасьевич написал мне, что он "готовит к приезду подарок, достойный..." (У него была манера обрывать фразу на самом интересном месте). Вернувшись в Москву, я получила от него таинственный подарок. Он протянул мне тоненькую тетрадку, написанную его характерным почерком и открытую на первой странице.

Выглядела он так: "Тайному другу..."

Елена Сергеевна была в то время едва ли ни самым близким другом писателя, с кем он доверительно мог общаться. Напомним, что к осени 1929 года вокруг Булгакова сложилась атмосфера враждебности и безудержной травли. Пьесы его все были сняты, средств к существованию он не имел, за границу его не отпускали. Подводя итоги своему существованию, Булгаков писал 28 сентября 1929 года А.М. Горькому: "Все мои пьесы запрещены, нигде ни одной моей строки не напечатают, никакой готовой работы у меня нет, ни копейки авторского гонорара ниоткуда не поступает, ни одно учреждение, ни одно лицо на мои заявления не отвечает, словом - все, что написано мной за десять лет работы в СССР, уничтожено. Остается уничтожить последнее самого себя".

И удивительно, что в такой невыносимой ситуации писатель не сложил руки, а напротив, работал как никогда энергично. Мало кто знал, что он к тому времени имел уже почти готовый "роман о дьяволе", в котором ненавистные писателю гонители четко проявлялись не только в изображении современной Булгакову действительности, но и в художественной интерпретации важнейшего для человечества исторического периода - земной жизни Иисуса Христа. Булгаков отвечал злобным врагам силой художественного таланта, своими произведениями. Именно в это время он начинает писать новую пьесу под названием "Кабала святош", в которой кабала мольеровского времени наделена чертами современной ему Кабалы, создающей удушающую обстановку вокруг всего живого. Более того, власть Кабалы писатель успел спроецировать и на будущее (комедия "Блаженство").

Исповедь "Тайному другу" занимала в ряду творческих замыслов писателя свое место: она дополняла автобиографическими чертами тот трагический путь русского художника, который ему суждено было пройти в условиях господства антинациональной черной Кабалы.

Любопытно, что писатель в том же году продолжил работу над театральным повествованием, что видно из письма его Правительству СССР от 28 марта 1930 года: "И лично я, своими руками, бросил в печку... начало второго романа "Театр". Возвратиться же к своему замыслу писателю пришлось после нового крушения - теперь уже в 1936 году.

Но до этого еще был год 1934-й. В этом году Булгаков был как никогда близок к осуществлению своей мечты - побывать за границей и увидеть в Париже своих братьев. Но и на этот раз в самый последний момент злой рок сыграл свою зловещую роль - за границу его не пустили! Удар был так силен, что писатель несколько месяцев не мог от него оправиться. Но от этого неприятного события остался приятный "художественный след" - несколько страничек текста под названием "Был май". Елена Сергеевна так об этом пишет: "Эту главку он продиктовал мне 17 мая, - она должна была быть первой главой будущей книги путешествия. "Я не узник больше! - говорил Миша счастливо, крепко держа меня под руку на Цветном бульваре. - Придем домой, продиктую тебе первую главу".