Виктор Лосев - Изгои

С одной стороны, профессор Преображенский и доктор Борменталь олицетворяют собой вроде бы вполне добродетельную российскую интеллигенцию. В этом качестве они необходимы писателю для противопоставления пролетариату и результатам его деятельности. Особенно хорош в этом качестве профессор Преображенский, списанный Булгаковым со своего дяди профессора медицины Николая Михайловича Покровского. Преображенский, придерживающийся старорежимных взглядов, обличает и революцию, и пролетариат, и действия новых властей. Это, по сути, булгаковский "отбойный молоток", с помощью которого сокрушается противоестественно народившийся новый общественный строй в России. Его человеческие и профессиональные качества, как и Борменталя, не могут не вызывать симпатий.

Вместе с тем они выполняют и другую роль - роль творцов антипреображения, то есть революции, в ходе которой над народом была проведена зловещая кровавая "операция", в значительной степени {насильственная} (выделено мною. - В.Л.). "И Шарика заманили и заперли в ванной... Внезапно... вспомнился... двор у Преображенской заставы..., вольные псы-бродяги... Потом полутьма ванной стала страшной... померещились отвратительные волчьи глаза... И он поехал лапами по скользкому паркету, и так был привезен в смотровую... В белом сиянии стоял жрец... Руки в черных перчатках... Пес здесь возненавидел больше всего тяпнутого... за его... глаза. Они были настороженные, фальшивые, и в глубине их таилось нехорошее, пакостное дело, если не целое преступление... "Злодей... - мелькнуло в голове. - За что?"... Затем весь мир перевернулся кверху дном..." Эта операция описана Булгаковым как кровавое злодеяние:

"Тут шевельнулся жрец... Нож!.. Борменталь... вынул маленький брюхатый ножик и подал его жрецу. Затем он облекся в такие же черные перчатки, как и жрец... Зубы Филиппа Филипповича сжались, глазки приобрели остренький колючий блеск, и, взмахнув ножичком, он метко и длинно протянул по животу Шарика рану. Кожа тотчас разошлась, и из нее брызнула кровь... Борменталь набросился хищно, стал комьями марли давить Шарику рану... Филипп Филиппович полоснул второй раз, и тело Шарика вдвоем начали разрывать крючьями... Выскочили розовые и желтые, плачущие кровавой росою ткани... Затем оба заволновались, как убийцы, которые спешат... лицо Филиппа Филипповича стало страшным. Он оскалил фарфоровые и золотые коронки и одним приемом навел на лбу Шарика красный венец... Один раз ударил тонкий фонтан крови, чуть не попал в глаза профессору и окропил его колпак. Борменталь..., как тигр, бросился зажимать... Филипп Филиппович стал положительно страшен... И вот на подушке появилось на окрашенном кровью фоне безжизненное потухшее лицо Шарика с кольцевой раной на голове. Тут же Филипп Филиппович отвалился окончательно, как сытый вампир... Зина появилась на пороге, отвернувшись, чтобы не видеть Шарика и кровь... Жрец снял меловыми руками окровавленный клобук..."

Так кто же эти "злодеи", Преображенский и Борменталь, совершившие "целое преступление"?

Исследователи почему-то ищут (и находят!) конкретных прототипов. Чаще всего это Ленин и Троцкий. Возможно, какая-то доля правды в этом есть. Но Булгаков, видимо, смотрел на проблему шире. Преображенский и Борменталь это та часть интеллигенции России, которая готовила революцию, имея в виду прежде всего свержение самодержавия и установление демократической республики. Но когда свершилась пролетарская революция, эта интеллигенция содрогнулась. Писатель тем самым подчеркивает несомненную ее вину в разыгравшейся в России трагедии.

Но Булгаков смотрел еще дальше. Он предвидел, что трагические события в России развернутся с еще большей силой, если не произвести "возвратной" операции. Опасность он видел прежде всего в том, что швондеры, полностью овладевшие шариковыми, принесут еще множество бед. А остановить победное шествие швондеров могут, по мысли писателя, как это ни парадоксально, именно шариковы! Это ясно видно из следующей реплики профессора Преображенского:

"Ну, так вот, Швондер и есть самый главный дурак. Он не понимает, что Шариков для него еще более грозная опасность, чем для меня. Ну, сейчас он всячески старается натравить его на меня, не соображая, что если кто-нибудь, в свою очередь, натравит Шарикова на самого Швондера, то от него останутся только рожки да ножки!"

Булгаков одним из первых увидел, что невежественная, одурманенная часть народа легко может быть использована как орудие насилия в интересах той или иной политической группировки власть имущих. Если вначале мнимый "гегемон" ловко использовался для подавления "буржуазных элементов", то после рассеяния "буржуазии", по мнению писателя, неминуемо должна последовать междоусобная схватка в победившем швондеровском лагере, которая закончится новой волной террора. Предвидения писателя, к сожалению, впоследствии сбылись.

* * *

О творческой истории повести известно слишком мало. Сам автор датировал ее январем-мартом 1925 года. Между тем, не исключено также, что писатель работал над повестью уже в декабре 1924 года.

О том, как создавалась эта повесть, можно узнать лишь из писем и записок издателей и писателей. 14 февраля 1925 года сотрудник издательства "Недра", которым руководил Н. Ангарский, посылает Булгакову открытку с напоминанием о предстоящем 15 февраля литературном чтении и просит принести с собой рукопись "Собачьего сердца". Через непродолжительное время Б. Леонтьев вновь напоминает о необходимости срочно заканчивать работу над повестью, с тем чтобы успеть "протащить" ее через Главлит. 7 марта Булгаков с успехом читает первую часть повести на "Никитинских субботниках". 8 апреля В. Вересаев сообщает М. Волошину в Коктебель о том, что булгаковскую "чудесную" повесть "Собачье сердце" зарезала цензура. Между тем Н. Ангарский 20 апреля пишет Вересаеву о трудностях с "Собачьим сердцем" в цензуре. Об этом же информирует Булгакова 2 мая Б. Леонтьев. И лишь 21 мая тот же Леонтьев сообщает Булгакову о фактическом запрещении повести. "Вещь в целом недопустима", - такое заключение сделал Главлит.

Совершенно замечательное заключение сделал Главлит. Вернее, якобы Главлит. На самом деле заключение это было сделано на Лубянке. Дело в том, что на все более или менее значительные булгаковские чтения ходили не только его друзья, не только писатели (сочувствующие и недруги), но и лица, так сказать, "нейтральные". Они внимательнейшим образом прослушивали авторские сочинения, анализировали их и составляли "информационные сводки" для людей более умных, которые и принимали соответствующие решения. Так вот, после прочтения Булгаковым на "Никитинских субботниках" своей повести "Собачье сердце" (7 марта 1925 г.) в тот же день на свет появился любопытнейший документ, который был направлен "куда следует". А документ этот был следующего содержания: