Роджер Киран - Продавшие социализм: Теневая экономика в СССР

Сама личность Александра Яковлева является живым олицетворением преемственности идейной ориентации и конкретно проводимого политического курса «эры Хрущева», с одной стороны, и Горбачева — с другой. Как уже сказано, ему лично принадлежит существенный вклад в развитие идеи о преднамеренном и целенаправленном организационном разделении КПСС. О значении, которое придается такой идее, можно судить хотя бы по такому признаку, что тексты, посвященные ей, как правило, расцениваются со стороны профессиональных исследователей как источники первостепенной важности.

Яковлев, который работал в аппарате ЦК КПСС еще при Хрущеве, в разговоре с Таубманом поделился личными впечатлениями о том, какое сопротивление со стороны ЦК вызвало в свое время предложение о разделении партии на «промышленную» и «сельскохозяйственную». По его словам, многие из участников Октябрьского пленума ЦК КПСС 1964 года, отстранившего Хрущева от власти, считали такую идею «самой запутанной и неясной во всей истории партии и советского государства».

Без сомнения, все это было хорошо известно и Горбачеву. Скорее всего, подобными причинами был вызван и его столь короткий ответ на докладную записку Яковлева в 1985 году: «Пока еще рано». Однако после того началось просто головокружительное восхождение Яковлева вверх по лестнице партийной и государственной иерархии. В своей книге «Фактор Горбачева» (1997) Арчи Браун также приводит мнение Яковлева о том, что, по всей видимости, с самого начала его прихода к власти у Горбачева были свои планы глубоких политических перемен с чрезвычайно важными последствиями в долгосрочном плане. Но и идеи Яковлева пригодились. Пусть они были реализованы и не в том виде, в каком предлагались, в конечном итоге КПСС оказалась парализованной и обреченной на уничтожение при помощи хотя и несколько иного, но не менее эффективного и результативного сценария.

Гораздо более неясные, запутанные и противоречивые представления относительно генезиса и отдельных периодов развития политических взглядов и непосредственных практических планов и намерений Горбачева дают остальные доступные открытые данные и источники по этой теме. Сами его «Мемуары» являются довольно странной смесью как ранних, так и более поздних впечатлений, что делает неимоверно трудной задачу выделения причин от следствий, действительности от желаемого или даже вовсе воображаемого. Даже в его отношении к КПСС на одной и той же странице иной раз можно одновеменно обнаружить как слова признательности, так и ничем не прикрытой ненависти. Но, если вообще в чем-то можно верить такому человеку, так это, пожалуй, в том, что с самого начала он был склонен рассматривать КПСС и ее аппарат основной помехой и главным противником его «реформ» и ни в коем случае не в качестве фактора их ускоренного продвижения вперед.

Имея в виду все это, уже нетрудно себе представить, что тактика Горбачева на самом деле вовсе не предполагала наличия усилий с его стороны для того, чтобы бороться внутри партии и убеждать в правоте своих позиций других членов ее руководства и миллионы рядовых коммунистов. Вся его энергия, изобретательность и изворотливость в действительности были направлены исключительно на то, чтобы перехитрить и победить их при помощи всевозможных комбинаций, маневров, заигрываний и более или менее удачных пропагандистских трюков и ходов. Так, излюбленным его приемом являлось непосредственное публичное обращение за содействием и поддержкой к определенным группам и слоям интеллигенции. Причем, как правило, это делалось через голову органов и структур партии. В общем-то, если о них и упоминается в мемуарах тогдашнего генерального секретаря, то всего лишь как о «тормозах» общественных процессов и усилий, направленных на перемены. Так что, в конечном итоге, вряд ли остается какое-нибудь место для сомнений или колебаний насчет подлинного отношения Горбачева к партии, которая вырастила его и которую ему в определенный момент удалось возглавить.

Вильям Е. Одэм отмечает в своей книге «Конец советской военной машины» (1998), что, по мнению помощника Горбачева Анатолия Черняева, его шеф никогда не относился к КПСС иначе как с презрением. А когда при одном из особо крутых поворотов событий он посоветовал Горбачеву выйти из партии, тот прямо сказал ему: «Толя, неужели ты думаешь, что мне и самому не приходило в голову то, о чем ты пишешь в своей докладной записке? Ведь и Георгий Арбатов, и Николай Шмелев советуют мне то же самое. И они, как ты, стараются убедить меня отказаться от поста генерального секретаря. Ну, неужели все вы не понимаете, что такую «паршивую собаку» (как партия) вовсе не следует оставлять отвязанной? Потому что если я сегодня возьму да откажусь, вся эта огромная махина разом набросится на меня».

Вот каким образом в действительности относился он к организации, создавшей его как фигуру общественную и политическую и предоставившей ему все, что у него было и чем он являлся к тому моменту… В словарях, кстати, дано немало синонимов для тех слов, которыми, по воспоминаниям его помощника, выражался Горбачев. Так что, при желании, читатели смогли бы и сами выбрать те из них, которые, на их взгляд, больше всего соответствуют подлинному отношению и чувствам той персоны к Коммунистической партии Советского Союза…

В самом сжатом виде, основное ядро «философии нового мышления» Горбачева состояло в полной капитуляции перед капитализмом. Наличие столь резкого поворота в мировоззрении генерального секретаря ЦК КПСС можно объяснить как с точки зрения личностно-психологической, так и в широком контексте общественно-политической ситуации и деятельности. Так, например, психологи знают, что, как правило, человек получает известное (хоть зачастую и временное) облегчение тогда, когда решает отказаться от чего-нибудь или перестает бороться. В этом плане целый ряд фраз и выразительных средств, исключительно часто применяемых Горбачевым и его сподвижниками в годы «перестройки», дают довольно четкое представление как об их психологических установках, так и заранее сложившейся их внутренней предрасположенности поддаться, предать или продаться, в замену на какое-то вознаграждение или же при определенной степени нажима.

То есть, надо полагать, Горбачев прекрасно отдавал себе отчет в том, что за все совершенные им многочисленные односторонние уступки роковых последствий и значений для страны, ему причитается с Запада как громкое признание пропагандистского толка, так и соответствующая немалая «оплата» в самом прямом смысле этого слова. Может быть, из-за этого он так часто любил восклицать: «Так жить больше просто нельзя!» Скорее всего, при этом он имел в виду прежде всего самого себя. Потому что об общем положении в стране, по крайней мере, до «разгула» его «новой политики», ничего подобного сказать было нельзя. Во всяком случае, о наличии какого-то невыносимого разорительного «всеобщего кризиса» не было и речи.