Сергей Кремлёв - СССР — Империя Добра

Русское Добро Иван IV Васильевич Грозный понимал как сильное Русское государство, способное это Добро защитить в борении со Злом. Грозный был ведь не просто мыслителем и философом. Он был также практическим политическим лидером, воителем и преобразователем. Его Добро было всегда деятельным, оно имело крепкие кулаки. Порой эти кулаки промахивались и били по невинному. Но Грозный отдавал себе в том отчёт и писал:

«Верю, что мне, как рабу, предстоит суд не только за свои грехи, вольные и невольные, но и за грехи моих подданных, совершённые по моей неосмотрительности…».

Вдумаемся и в эти слова… Ведь они представляют собой публичное признание! Но лишь выдающийся человек, глубоко верящий в Добро, мог в ту эпоху, находясь на высоте, которую тогда повсеместно считали богоравной, публично говорить о том, что он может быть неосмотрительным!

ПОСЛЕ смерти Грозного в 1584 году борьба России за возвращение её прибалтийских земель шла с переменным успехом, но всё более терпела крах — всё более сказывалась отсталость допетровской России.

В 1595 году Борис Годунов заключил с Швецией Тявзинский «вечный» мир. По нему Россия возвращала себе часть побережья Финского залива, Корелу, Орешек, Копорье, Иван-город, крепость Ниеншанц, Ям. Однако земли к западу от Нарвы (Ругодива) оставались за Швецией, шведы по-прежнему контролировали Балтийское море.

Вскоре на Руси начались Смута, правление Лжедмитриев, Семибоярщина… Затем последовало польско-шведское вторжение в Россию. Зло вновь правило бал на Русской земле, но вновь правило его временно. Осенью 1612 года народное ополчение во главе с Мининым и Пожарским освободило Москву, а 21 февраля 1613 года на царство был избран Михаил — первый Романов, дед Петра Великого.

По Столбовскому договору между Россией и Швецией, заключённому 27 февраля 1617 года, Швеция признавала династию Романовых, возвращала России временно захваченные Новгород, Старую Руссу, Порхов, Ладогу, Гдов, но оставляла за собой захваченные Иван-город, Ям, Копорье, Орешек, Кексгольм, Ижору, принадлежавшие России по Тявзинскому договору.

Шведский король Густав II Адольф на заседании риксдага заявил:

«Теперь без нашего позволения русские не смогут выслать ни даже одной лодки в Балтийское море; большие озёра Ладожское и Пейпус (то есть Псковское. — С. К. ), Нарвская Поляна, болота в тридцать вёрст ширины и твёрдые крепости отделяют нас от них. Теперь у русских отнят доступ к Балтийскому морю, и, надеюсь, не так-то легко будет им перешагнуть через этот ручеёк…»

«Ручеёк» перешагнуть было действительно непросто, но во время очередной русско-шведской войны 1656–1661 годов, которую вёл отец Петра — Алексей Михайлович, главные силы русской армии двигались к Риге по Западной Двине (Даугаве) на 1400 стругах и барках. Тогда были взяты с боем Динабург (ныне Даугавпилс) и Кокенхаузен (ныне Кокнесе), расположенные в нижнем течении Западной Двины. Они были переименованы в Борисоглебов и Царевичев-Дмитриев.

По инициативе выдающегося допетровского государственного деятеля воеводы Ордина-Нащокина в Царевичеве-Дмитриеве — примерно в ста с лишним километрах от Риги — началось строительство кораблей для Балтики. Однако сказалась возрастающая отсталость России, в том числе и военная, особенно видная на фоне мощной шведской армии. И по Кардисскому мирному договору 1661 года Царевичев-Дмитриев пришлось возвратить Швеции. Корабли были сожжены.

Через одиннадцать лет после заключения Кардисского «вечного» мира у Алексея Михайловича родился сын Пётр. Балтийское «окно» в Европу, которое периодически было открыто для русских со времён Киевской Руси, в тот момент оказалось для нас прочно закрытым. И прорубить его вновь должны были шпага Петра-воителя и топор Петра-строителя.

Он же поставил по-новому для России и проблему Добра и Зла. А точнее — самым зримым и выдающимся образом укрепил деятельное начало в Русском Добре.

В 1714 ГОДУ по случаю спуска корабля «Илья Пророк» Пётр произнёс блестящую речь, в которой были и такие слова:

«Кому из вас, братцы мои, хоть бы во сне снилось, лет тридцать тому назад, что мы здесь, у Балтийского моря, будем плотничать, и <���…> воздвигнем город, в котором вы живёте; что мы доживём до того, что увидим таких храбрых и победоносных солдат и матросов русской крови, таких сынов, побывавших в чужих странах и возвратившихся домой столь смышлёными; что увидим у нас также множество иноземных художников и ремесленников, доживём до того, что меня и вас станут так уважать чужестранные государи…»

Это говорилось уже не на топких берегах Невы, поросших кустарником, над которым одиноко парил орёл… Это говорилось в городе, величественный облик которого тогда вполне определился. И Пётр видел его будущее величие и будущее развитие России, когда говорил:

«Историки полагают колыбель всех знаний в Греции, откуда (по превратности времён) они были изгнаны, перешли в Италию, а потом распространились и по всем европейским землям… Теперь очередь приходит до нас, если только вы поддержите меня в моих важных предприятиях, будете слушаться без всяких оговорок и привыкнете свободно распознавать и изучать добро и зло…»

Какой монарх, в какой стране и в какую историческую эпоху мог публично обратиться к своим подданным с такими речами? Для того чтобы так говорить и мыслить, надо родиться, воспитываться и жить во вполне определённом духовном и интеллектуальном пространстве. Иными словами, для этого надо было быть выдающимся сыном Русской Вселенной, каким умница Пётр и был!

Пётр умел различать Добро и Зло. Он поставил Россию с пролёжанного бока на ноги. Он изменил и общеевропейскую ситуацию, введя в неё ранее небывалый в ней фактор — сильную Россию.

Шло время…

Русское Добро обретало кулаки.

И училось распознавать Зло.

Многие из тех, кто описывал эпоху Петра, — тот же историк Костомаров, например, — утверждали, что Пётр строил на непрочном фундаменте, что многие его начинания и реформы остались на бумаге и не имели успеха в жизни, что молодые русские люди, направляемые царём в Европу на учение, научились там только пить и сорить деньгами.

Профессор русской истории Дерптского университета Брикнер в своей истории Петра сообщал, что «ученики», отправленные за границу, обычно были «плохо приготовлены к учению», что «многие из них отличались грубостью нравов, нерадением к учению, равнодушием к вопросам науки», а некоторые даже были склонны «к преступным действиям».

Увы, не всё здесь неправда… Скажем, во французском Тулоне гардемарин Глебов «поколол» шпагою гардемарина Барятинского, напав на него неожиданно, предательски, и был посажен под арест. И это был не единичный пример. Приставленный к молодым русским в качестве своего рода «дядьки» князь Иван Львов в 1711 году просил не посылать новых навигаторов в Англию, потому что «и старые там научились больше пить и деньги тратить».