Теренс Маккенна - ПИЩА БОГОВ

Сегодня эти картели, в связи с беспрецедентным ростом спроса на кокаин, обратились в диких слонов, перед мощью которых даже их создатели начинают чувствовать себя неуютно. /Victor Marchetti, John D. Marks. The CIA and the Cult of Intelligence, New York: Knopf. 1974). p. 256. См. также: Н. Kruger (1980). A. W. McCoy (1972)./

Нам предстает грустное зрелище “наркотических войн”, которые ведут правительственные учреждения, обычно парализованные летаргией и бездействием или же пребывающие в явном сговоре с международными картелями наркотиков, которые они официально обещают истребить.

Невозможно пролить свет на эту эпидемию потребления психоактивных веществ и злоупотребления ими, если мы не предпримем беспристрастную переоценку нашей теперешней ситуации и не исследуем некоторые из давних, почти забытых видов опыта и поведения, связанных с психоактивными средствами, растениями и снадобьями. Важность этой задачи невозможно переоценить. Совершенно очевидно, что приватное применение психоактивных веществ, легальных и нелегальных, будет все более и более становиться частью будущего становящейся мировой культуры.

Любую переоценку нашего потребления веществ следует начинать с понятия привычки – “некой установившейся тенденции или практики”. Знакомые, повторяющиеся и в значительной мере неисследованные привычки– это попросту то, что мы делаем. “Люди – это создания привычек”, – гласит старинная поговорка. Культура – в значительной степени дело привычек, заимствованных нами от родителей и окружающих, а затем медленно преобразуемых меняющимися условиями и принятыми нововведениями.

Но какими бы медленными ни казались культурные изменения, в сравнении с изменениями видов и экосистем, происходящими медленнее ледниковых периодов, культура представляет собой зрелище бурного и постоянного обновления. Если природа олицетворяет принцип экономии, то культура дает пример принципа обновления через излишества.

Когда привычки истребляют нас, когда приверженность к ним выходит за культурно означенные нормы, мы наклеиваем на них ярлык одержимости. В подобных ситуациях мы чувствуем, что сугубо человеческое измерение свободной воли как бы подвергается насилию. Мы можем стать одержимыми чем угодно: каким-то стереотипом поведения (например, чтением утренней газеты), материальными объектами (коллекционированием), землей и собственностью (строительством небоскребов) либо влиянием на других (политикой).

Хотя многие из нас могут быть коллекционерами, возможностью потакать своей прихоти до степени строительства небоскребов или политической деятельности располагают немногие. Одержимость человека обычного имеет тенденцию фокусироваться на чем-то доступном здесь и теперь – на сфере непосредственного удовлетворения через секс, пищу и наркотики. Одержимость химическими составляющими пищи и наркотиков (называемыми также метаболитами) именуется пристрастием.

Пристрастие и одержимость характерны исключительно для человеческих существ. Правда, обширные анекдотические данные подтверждают наличие стремления к состояниям опьянения среди слонов, шимпанзе и некоторых видов бабочек. /Ronald К. Siegel, Intoxication (New York: E. P. Dutton, 1989). p. 119./ Но, насколько отличаются лингвистические способности шимпанзе и дельфинов от речи человека, настолько очевидно и отличие поведения этих животных от человеческого.

Привычка. Одержимость. Пристрастие. Слова эти – сигнальные знаки на пути все большего убывания свободной воли. Отказ от свободной воли подразумевается в самом понятии пристрастия, а в нашей культуре пристрастие рассматривается серьезно – особенно если оно экзотическое или доселе неизвестное. В XIX веке пристрастившийся к опию был “опиоманом”, что намекало на старую идею демонической одержимости какой-то обуславливающей извне силой. В XX веке на смену пристрастию как одержимости, пришло пристрастие как болезнь. А с понятием пристрастия как болезни роль свободной воли окончательно сводится к нулю. Мы ведь, в конце концов, не отвечаем за болезни, которые можем унаследовать или приобрести.

Однако сегодня химическая зависимость человека играет в формировании и сохранении культурных ценностей гораздо более явную роль.

С середины XIX века органическая химия со все возрастающей скоростью и эффективностью предоставляла исследователям, врачам и в конечном счете каждому неисчислимое количество синтетических препаратов. Препараты эти, по сравнению с их натуральными сородичами, более сильны, эффективны, действуют значительно дольше, а в некоторых случаях во много раз больше способствуют пристрастию. (Одно из исключений – кокаин, который, являясь исходно продуктом натуральным, действует особенно разрушительно, когда вводится в виде инъекции в очищенном и концентрированном виде).

Развитие глобальной информационной культуры привело к повсеместному распространению сведений о разнообразных растениях: восстанавливающих силы, афродизиаках, стимуляторах, успокаивающих и психоделических. Эти растения были найдены пытливыми человеческими существами в отдаленных и прежде труднодостижимых уголках планеты. В то же самое время, когда этот поток ботанической и этнографической информации достиг западного общества, способствуя вхождению привычек иных культур в нашу и предоставляя нам гораздо больше возможностей выбора, чем когда-либо прежде, были сделаны важнейшие шаги в области синтеза сложных органических молекул и в понимании молекулярной структуры генов и механизма наследственности. Эти новые знания и технологии способствуют развитию совершенно иной культуры психофармакологического производства. Такие “сконструированные препараты”, как МДМА, или “Экстаз”, и анаболические стероиды, используемые спортсменами и подростками для стимулирования мышечного развития, являются предвестниками эры все более частого и эффективного фармакологического вмешательства в то, как мы видим, действуем и чувствуем.

Мысль об управлении на планетарной шкале ситуацией, связанной сначала с сотнями, а затем с тысячами легко производимых, имеющих большой спрос, но нелегальных синтетических веществ, является пугающей для каждого, кто надеется на более открытое и менее регламентируемое будущее.

В этой книге будет исследоваться возможность возрождения Архаичного {Здесь и далее “Архаичное” пишется с заглавной буквы, как и в соответствующих местах оригинала, чтобы подчеркнуть метафоричность и особую создаваемую автором мифологию этого понятия. Далеко не случайно другая книга Теренса Маккенны, являющаяся собранием его выступлений и статей, так и называется – “Возрождение Архаичного” (1992). – Прим. ред } – то есть доиндустриального и доалфавитного – отношения к общине, использованию веществ и природе, отношения, которое долго и надежно служило нашим кочевым доисторическим предкам до возникновения теперешнего культурного стиля, называемого нами “западным”. Это Архаичное относится к верхнему палеолиту – историческому периоду, имевшему место 7-10 тысячелетий назад и непосредственно предшествовавшему изобретению и распространению земледелия. Оно было временем кочевого пастушества и товарищества (партнерства), культуры, основанной на выращивании крупного рогатого скота, шаманизме и культе Богини.