Павел Сутулин - Загадочная Отечественная война

«Начался новый этап мытарств и страданий польского населения , — вспоминал впоследствии адъютант Андерса. — Люди буквально метались во все стороны. Сначала из различных районов СССР они ехали за несколько тысяч километров в Бузулук, Тоцкое и Татищево. Не доезжая, встречали офицеров, которые переотправляли их на юг. Снова несколько тысяч километров езды в неизвестные места, где не имелось даже гражданской опеки и где измученные до предела люди, конечно же, не находили никакого пристанища и обещанных формируемых частей. Те, кто еще имел немного сил и денег, возвращались в Центральную Россию, в Бузулукский район. Возникла неописуемая неразбериха, повсеместно слышались ропот и проклятья. Во время этих беспорядочных и бессмысленных скитаний гибло множество людей. Те, кто остался на юге, оказались в очень плохих условиях. Никто не был подготовлен к их приезду. Жилищ не было. Продовольствия не было. Работы не было. Начавшиеся эпидемии производили настоящие опустошения среди поляков. Люди проникались обидой к органам советской власти, считали, что это по их вине они оказались в столь затруднительном положении… Следуя своему замыслу, Андерс в ноябре 1941 года самовольно, без согласования с какими бы то ни было властями — польскими или советскими, направил два больших эшелона, более чем по две тысячи человек в каждом, к берегам Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи. Многие из них в скором времени погибли от тифа, малярии, дизентерии и других болезней в условиях полного отсутствия какого-либо ухода и медикаментов, и лишь самое незначительное количество из них попало в армию. Страшная халатность в данном случае усугублялась неудачно выбранным местом» [248] Климковский Е. Я был адъютантом генерала Андерса. С. 159–160. .

Тем временем сам Андерс, не собиравшийся уходить из Советского Союза с пустыми руками, занимался финансовыми махинациями. В воспоминаниях поручика Климковского нарисована по-настоящему впечатляющая картина стремительного разложения командования польской армии:

«Генерал большую часть казенных сумм, находившихся в его распоряжении, переводил прямо на свой личный счет как собственные „сбережения“. Часть из этих сумм переводил в заграничные банки. Скупал для себя на государственные деньги золотые портсигары, золотые монеты, доллары, бриллианты и другие драгоценности. Действовал в этом направлении без зазрения совести, распоясавшись до такой степени, что скупал, конечно, на казенные деньги, драгоценности у людей, вынужденных зачастую продавать их только для того, чтобы не умереть с голоду…

Начальники как в посольстве, так и в штабе жили весьма расточительно, в то время как вокруг царила нужда, несмотря на то что имелись значительные возможности облегчить положение. К сожалению, такие возможности не использовались. Нужда усиливалась еще и потому, что людей гоняли с места на место, не проявляя необходимой заботы о них. Бедный человек, нуждающийся в куске хлеба, часто уходил из посольства или штаба с пустыми руками. Не лучше обстояло дело и в общественной опеке, которую при помощи посольства организовал штаб. Сотрудники штаба с необыкновенно озабоченной и сочувствующей миной проявляли сострадание к несчастному, сетовали на трудные времена, на нехватку денег, жаловались на большие ограничения, причем постоянно подчеркивали, что всему виной Советский Союз и что именно он обязан взять на себя дело опеки и питания. Между прочим, этот вопрос ставился перед английским послом Криппсом.

Для оказания помощи „простым смертным“ не хватало денег, а на посольские дачи или золотые портсигары, на икру, на гулянки и попойки, а также на подарки для разных кокоток недостатка в средствах не было, они всегда как-то находились.

Когда же двое юношей, один двадцати лет, второй восемнадцати, однажды вечером, часов около восьми, подошли к продовольственному складу, намереваясь, может, выкрасть оттуда несколько банок консервов — ибо, как они объясняли позже, несколько дней ничего не ели — их арестовали по обвинению в попытке совершить грабительское нападение на склад. Андерс назначил суд и приказал приговорить их к смертной казни. Суд не имел никаких законных оснований для вынесения вообще какого-либо приговора — ведь преступление не было совершено задержанными и не имелось даже достаточных улик для доказательства их преступных намерений и, следовательно, повода для дальнейшего содержания под стражей. Тем не менее генерал настаивал, решив добиться своего. Ему объясняли, что военные власти вообще не имеют права вмешиваться в это дело, так как ребята были лицами гражданскими, что склад был тоже гражданский и в данном случае военные власти ко всему этому не имеют никакого отношения, что можно лишь передать это дело, как гражданское, советским властям. Генерал ничего не хотел слышать, не поддавался никаким уговорам. Он жаждал ввести режим террора. До тех пор подбирал состав суда, лично менял судей, заседателей, приглашал к себе, просил, объяснял, угрожал, пока наконец не нашел послушных себе лиц. Суд выполнил приказ. Обоих юношей за „грабительское нападение“ на склад общественной опеки приговорили к смертной казни через расстрел. Генерал Андерс, с удовлетворением потирая руки, утвердил приговор, который на рассвете следующего дня привели в исполнение. Это было обыкновенное убийство, прикрытое видимостью законности.

Подобные судебные процессы стали повторяться очень часто, суды перестали быть собственно судами, а превратились в орудие расправы в руках Андерса…» [249] Климковский Е. Я был адъютантом генерала Андерса. С. 155, 165–166.

Визит в Москву премьер-министра польского правительства генерала Сикорского пришелся на самый критический период за всю войну. Наступавшие под Москвой войска напрягали последние силы, пытаясь прорваться к советской столице. Немецкие части прорвались на нарофоминском направлении, с севера над городом нависали войска 3-й и 4-й танковых групп. Врага отделяло от Кремля несколько десятков километров — и нужно было очень много отчаянной веры, чтобы понимать: война еще не закончена.

Сталин принял Сикорского и Андерса 3 декабря, в шесть часов вечера. Уже вскоре после обмена дипломатическими любезностями стало ясно: польское руководство вовсе не раскаивается в том, что подразделения армии Андерса так и не появились на фронте (хотя оговоренная ими самими дата готовности частей прошла два месяца назад). Дело обстояло еще хуже — поляки собирались вывести свои части из СССР. Бежать, нарушив свои обязательства.

Как ни странно, это оказалось для Сталина полной неожиданностью. Стенограмма встречи прекрасно передает накал страстей: