Дмитрий Хмельницкий - Виктор Суворов: Главная книга о Второй Мировой

Посмотрим, как оценивали выступление Сталина современники — иностранные дипломаты в Москве, донесения которых своим правительствам, надо думать, более важны для уяснения политики тогдашних мировых лидеров, чем то, как в наши дни это выступление представляется историку.

Иностранными дипломатами, аккредитованными в советской столице, речь Сталина на партийном съезде была воспринята однозначно — как прогерманская и антизападная. Посол Германии Ф. Шуленбург в донесении в Берлин обращал внимание на то, что «сталинская ирония и критика в значительно более острой форме была направлена против Британии, т. е. против находящихся там у власти реакционных сил, чем против так называемых агрессивных стран, в частности Германии» [383]. Временный поверенный в делах США в СССР А. Керк сопоставил высказывание Сталина о стремлении Запада спровоцировать советско-германский конфликт «без видимых на то оснований» со сформулированной им задачей «не дать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны». И заключил: «судя по словам Сталина, публично провозглашено, что если Германия не станет непосредственно угрожать советским границам, то она может рассчитывать на советский нейтралитет в случае войны против западных держав» [384]. С этим был согласен и английский посол У. Сидс. Обстоятельное донесение в Лондон посол завершил рекомендацией тем «наивным людям» в Англии, кто полагает, что Советский Союз только и ждет приглашения, чтобы присоединиться к западным демократиям, поразмыслить над поставленной Сталиным задачей «соблюдать осторожность и не давать втянуть себя в конфликты провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками» [385].

Советские заявления были в том же антизападном и прогерманском русле. На позднем ужине в Кремле в узком составе, которым завершилось подписание советско-германского пакта 23 августа 1939 года, В.М. Молотов, согласно немецкой записи переговоров, «поднял бокал за Сталина, отметив, что именно Сталин своей речью в марте этого года, которую в Германии правильно поняли, полностью изменил политические отношения между двумя странами» [386]. Спустя неделю, выступая на внеочередной сессии Верховного Совета СССР с предложением о ратификации пакта, Молотов повторил: «Теперь видно, что в Германии в общем правильно поняли эти заявления т. Сталина и сделали из этого практические выводы» [387]. По его словам, «Советское правительство и раньше считало желательным сделать дальнейший шаг в улучшении политических отношений с Германией…» [388]

0 реакции в Берлине на сталинскую речь можно прочитать в предсмертных воспоминаниях министра иностранных дел Германии И. Риббентропа, который «ознакомил» Гитлера с речью «и настоятельно просил» полномочий «для требующихся шагов». Но сначала Гитлер занял выжидательную позицию и колебался [389]. Хотя, как теперь известно из документальных публикаций, объясняя германскому военному руководству свое решение заключить пакт о ненападении с Советским Союзом, Гитлер говорил, что еще осенью 1938 года, не будучи уверен в безусловной поддержке своих планов Италией и Японией, он решил «быть заодно со Сталиным» [390]. Есть над чем задуматься, не правда ли? Над тем, скажем, что давало основания Гитлеру рассчитывать на договоренности со Сталиным.

Теперь относительно того, что будто на партийном съезде Сталин провозгласил отказ от революционной борьбы и вообще от наступления на позиции мирового капитализма. Хотя «вторая империалистическая война», грозившая перерасти в «войну всеобщую, мировую», создавала определенные возможности для прорыва «враждебного капиталистического окружения». В то время, по воспоминаниям Н.С. Хрущева, Сталин готовил партработников к «большой войне» СССР с его врагами, которая «неумолимо надвигалась» [391]. Кому мало этого свидетельства представителя партийной верхушки, нужно обратиться к свидетельству самого товарища Сталина.

В сталинском «Кратком курсе истории ВКП (б)», никак не заинтересовавшем Г. Городецкого, подчеркивается именно военная сторона дела: поскольку «вторая империалистическая война» представляла опасность «прежде всего» для СССР, ответом стало «дальнейшее усиление обороноспособности наших границ и боевой готовности Красной Армии и Красного Флота» [392].

Дальше — больше. В этой книге (увидевшей свет в сентябре 1938 года) в разделе «Теория и тактика большевистской партии по вопросам войны, мира и революции» говорилось о том, что в годы Первой мировой войны «большевики не были против всякой войны». Они признавали законность войн справедливых, относя к таким войнам не только «защиту народа от внешнего нападения и попыток его порабощения», но и «освобождение народа от рабства капитализма», а также «освобождение колоний и зависимых стран от гнета империалистов » [393]. Но не потеряли ли эти положения актуальности в новых условиях «второй империалистической войны»? Нисколько, о чем можно судить по многим «действительным событиям».

Возьмем доклад на XVIII съезде ВКП (б) Д.З. Мануильского, который, наряду с отчетным докладом Сталина, стал для заграницы ориентиром для выводов о курсе советской внешней политики. Выступая от имени делегации ВКП (б) в Коминтерне, он заявил, что «указания «Краткого курса» о справедливых и несправедливых войнах — четкая марксистско-ленинская линия в связи с империалистической войной » [394]. Но партийные документы практически остались вне исследовательского интереса Г. Городецкого.

Не обратил внимания израильский историк и на Постановление ЦК ВКП (б) от 14 ноября 1938 года, принятое по случаю публикации учебника по истории партии. В нем решительно отвергались «извращения марксистско-ленинских взглядов по вопросу о характере войн в современную эпоху, непонимание различия между войнами справедливыми и несправедливыми, неправильный взгляд на большевиков, как на своего рода «пацифистов» [395].

Это положение Постановления ЦК, проект которого был «исправлен» Сталиным [396], в обнаженном виде было прокомментировано им же в выступлении на закрытом совещании по вопросам пропаганды в ЦК 1 октября 1938 года. Товарищ Сталин высмеял представление о большевиках как о людях, которые «вздыхают о мире и потом начинают браться за оружие только в том случае, если на них нападают. Неверно это». А что верно? А то, что «бывают случаи, когда большевики сами будут нападать, если война справедливая, если обстановка подходящая, если условия благоприятствуют, сами начнут нападать». Далее еще конкретнее, еще яснее: «Они (большевики. — Д.Н.) вовсе не против наступления, не против всякой войны. То, что мы кричим об обороне, — это вуаль, вуаль. Все государства маскируются: «с волками живешь, по-волчьи приходиться выть». Ответом партийной аудитории был дружный смех. И в завершение пассажа: «Глупо было бы свое нутро выворачивать и на стол выложить. Сказали бы, дураки» [397].