Александр Горянин - Россия. История успеха. Перед потопом

Лишь поняв, что Россия никогда не была «объединяющим центром» (а пожалуй, и «местом встречи культур»), мы согласимся, что вплоть до конца XVII в. у нее не мог возникнуть соблазн изменять свое общественное устройство по западному или восточному образцу.

Если бы, к примеру, на общественное устройство русских княжеств повлияла Золотая Орда, на Руси должна была воцариться веротерпимость, предписываемая Великой Ясой, основным золотоордынским законом, восходящим к Чингисхану («уважать все религии и не выказывать предпочтения какой-либо из них»), а общественное неравенство сделаться менее выраженным (Великая Яса требовала: «Существует равенство. Каждый человек работает столько же, сколько другой; нет различия. Никакого внимания не уделяется богатству или значению», – конечно, подобные требования не вели к равенству никогда и нигде, но там, где они провозглашались и были общеизвестны, они сокращали социальную дистанцию). Зато и смертную казнь Великая Яса предписывала почти за все виды преступлений и даже проступков. Ни того, ни другого, ни третьего на Руси не наблюдалось.

Да и как мог возникнуть соблазн подражания иноверным? После падения Константинополя в 1453 г. Русь осталась без идейного авторитета. То есть авторитет не исчез совсем, но был сильно подорван. В Москве то вспыхивали, то затухали подозрения: а такие ли уж православные теперь эти греки? Живут под басурманом, вступили во Флорентийскую унию с католиками. Потом, правда, унию расторгли, но как-то не до конца. Зато целых двести лет, до Никона, никто на Руси не сомневался в своем превосходстве над всеми другими народами. Ведь католики – еретики, другие православные – под турками или под католиками, прочие же народы – и вовсе басурмане. Все эти двести лет крепло следующее убеждение: поскольку русский царь – единственный во всей вселенной православный царь, это значит, что вся вселенная – подлинная, не пораженная беззаконием (очень интересное слово для обозначения всего нечестивого и иноверного) – находится в пределах Российского царства. Все, что за его пределами, – гноище нечестивых.

На какой же образец общественного и церковного устройства должна была в таком случае равняться Русь? Только на Царство Божье. Да вот беда: едва ли в Царстве Божьем есть такие учреждения, как Дума, соборы, волости, губы, пятины, слободы, «сотни». Рационалистическое мышление всегда склонялось к утверждениям, что Россия на лишние четверть тысячелетия (между падением Константинополя в 1453 г. и концом XVII в.) засиделась в Средневековье, что она самодовольно варилась в собственном соку, отгородившись от мира. Это безнадежное упрощение.

Разумеется, Русь с древних времен очень многое восприняла из внешнего мира. Огромно духовное и всякое иное влияние Византии, а придворные церемонии были просто скопированы с византийских по настоянию Зои (Софии) Палеолог. Что-то приходило и усваивалось из Северной Европы и из Польши, особенно в материальной сфере, башни и стены Кремля строили итальянские зодчие (но взгляд Бунина видит «что-то киргизское в остриях башен на кремлевских стенах»), Золотая Орда внедрила конно-почтовые станции и систему сбора налогов. Несомненны восточные влияния на Русь – достаточно приглядеться к узорам и орнаментам, сбруе и оружию; в русском языке сотни слов восточного, прежде всего тюркского, происхождения, и даже свои высокие шапки русские бояре переняли от хорезмийцев. Все это общеизвестно. Но науке неведом ни один источник внешнего воздействия на становление выборного представительства и демократических традиций в допетровской Руси. Они – плод ее саморазвития, равноценного другим известным моделям демократической эволюции.Это саморазвитие – один из самых недооцененных и малоизученных аспектов отечественной истории. Неспроста его избегали и либеральные, и коммунистические историки. В петровское время началось бурное подражание Европе, шедшее рука об руку с уничтожением старинных представительных учреждений. Для XVIII в. эти учреждения – утраченное наследие.

Однако в сознании национально мыслящих деятелей память об этих учреждениях была жива. М. М. Сперанский, готовя в первые годы XIX в. свой план государственных преобразований, предусмотрел создание двухпалатного законодательного органа, состоящего из Государственного совета и Государственной думы. Нет сомнений относительно того, откуда он взял слово «дума».

Государственный совет был торжественно открыт 1 января 1810 г. (сменив Непременный совет, учрежденный в 1801 г.). Государственная дума, а также окружные и губернские думы должны были быть провозглашены 1 мая, избраны в течение лета и собраны 1 сентября 1810 г. В выборах надлежало участвовать, кроме дворянства, «среднему состоянию» (купцам, мещанам, государственным крестьянам). «Низшие» (крепостные, мастеровые, слуги) пока получали гражданские права без политических, однако предполагалось постепенное, осторожное освобождение крепостных. Но… 1 мая ничего не произошло. Говорили о мощных интригах против проектов Сперанского, о том, что проект Думы отложен на два года.

Среди целой когорты лиц, интриговавших против проектов Сперанского (включая проект постепенного освобождения крестьян), был беглец из революционной Франции Жозеф де Местр. Живя в 1802–1814 гг. в Петербурге, формально в должности сардинского посланника, он оказал приютившей его стране услугу не совсем того рода, какую, согласно логике наших западников, должен был ей оказать просвещенный и приятный во всех отношениях европеец. Де Местр, похоже, любил Россию и желал ей добра. Но для него не было ничего страшнее демократии и разделения властей. А интриговать ему было легко – он слыл интеллектуальной звездой Европы, с ним любил беседовать сам император Александр I, к нему прислушивался министр просвещения Разумовский. Сперанский в 1812 г. был отставлен, а проект Государственной думы на 93 года положен под сукно. В этом есть и заслуга европейца де Местра.

Замысел Законодательного собрания, именуемого Думой, занимал важное место и в планах декабристов, много раздумывавших о том, как они обустроят Россию после своей победы. «Русская правда» Павла Пестеля предусматривала, что органами народного представительства в России станут Державная дума и Верховный собор. В проекте конституции Никиты Муравьева фигурировали Верховная дума и Палата представителей.

В своем движении к конституционализму и правовому государству Россия совершила в XIX в. значительный рывок сразу по ряду направлений. Это далеко зашедшее преодоление цензуры, без чего была бы невозможна великая русская литература XIX в. и фактически свободная печать. Это крестьянская реформа, университетская реформа, военная реформа, городовая реформа, судебная реформа.