Александр Горянин - Россия. История успеха. После потопа

Была хорошо разработана система судебной защиты чести и достоинства. Нэнси Коллман [5] N. S. Kollmann. By Honor Bound: State and Society in Early Modern Russia. Ithaca & London, 1999. , исследовав свыше шестисот дел об оскорблении чести между 1560-ми гг. и началом XVIII в. (от времени Ивана Грозного до Петра I), приводит такую статистику: около трети случаев составляют дела, где истцами выступали крестьяне, холопы, посадские и даже «гулящие люди», причем далеко не всегда (примерно в 55 % случаев) равные судились с равными. В 148 случаях иск о возмещении за «бесчестье» вчинял человек с более высоким статусом, зато в 120 случаях удовлетворения требовало нижестоящее лицо. Разрыв, как видим, не так уж велик. Н. Коллман убедительно показывает, что система защиты чести охватывала все население Русского государства, эта система была именно средством охраны личного достоинства, а не орудием социального контроля или угнетения, как утверждали советские историки. Закон регулировал не только отношения частных лиц. Как бесчестный поступок, позорящий должностное лицо, рассматривалось злоупотребление служебным положением! Человек, пострадавший от произвола воеводы или дьяка, имел право требовать возмещения вреда.

Сидевшим «на кормлении» воеводам для собственного же блага надо было вести себя прилично – иначе суды, пени, штрафы, а не то и поединок, «поле», т. е. дуэль, способ в те времена общепринятый. Ключевский поясняет: «По окончании кормления обыватели, потерпевшие от произвола управителей, могли обычным гражданским порядком жаловаться на действия кормленщика… Съезд с должности кормленщика, не умевшего ладить с управляемыми, был сигналом к вчинению запутанных исков о переборах и других обидах. Московские судьи не мирволили своей правительственной братии…» То есть бюрократической солидарности в те времена в Москве не существовало. При этом «обвиняемый правитель… являлся простым гражданским ответчиком, обязанным вознаградить своих бывших подвластных за причиненные им обиды…». Он же «платил и судебные пени и протори… Истцы могли даже вызвать своего бывшего управителя на поединок…».

В судах господствовал состязательный процесс, при котором и почин возбуждения дела, и бремя доказывания лежали на свободном гражданине. Стороны имели равные права в предоставлении суду доказательств и свидетелей, в отстаивании своих законных требований. Этот порядок был по существу упразднен именным указом Петра I от 21 февраля 1697 г. и «добит» им же в 1716 г., когда петровское «Краткое изображение процессов», разработанное для военных судов, стало обязательным и для судов гражданских.

Слом всей допетровской системы представительства, самоуправления и судебной оказался трагической вехой русской истории, за этим сломом последовало «двухсотлетнее испытание» XVIII–XIX вв. Тем не менее Б. Н. Миронов, автор монументальных работ «Социальная история России периода империи», «Историческая социология России», «Благосостояние населения и революции в имперской России» и ряда других, не считает этот слом однозначно негативным событием. Его вывод принципиально важен: между XVII и началом XX в. русская государственность находилась в состоянии непрерывного и быстрого развития. Он уточняет: со смертью Ивана Грозного в 1584 г. монархия из наследственной превратилась в избирательную и в такой форме существовала до XVIII в.; Россию XVII в. следует охарактеризовать как народную (патриархальную) монархию; петровские реформы превратили ее в дворянскую патерналистскую монархию XVIII в., которая затем переросла в правомерную бюрократическую монархию первой половины XIX в. и всесословную правомерную монархию пореформенного периода; в 1906 – феврале 1917 гг. в России существовала дуалистическая правовая монархия и, наконец, в феврале 1917 г. ненадолго возникла демократическая республика.

Почему в России так поздно возникло крепостное право? Почему своих уродливых форм оно достигло при Екатерине II, императрице, твердившей, что хочет его отменить? Эти вопросы также освещены в первой части книги «Россия. История успеха».

Крепостные крестьяне – это ранее свободное сельское население, за долги прикрепленное к земле, которую обрабатывает. Но долг неоплатен, «крепость» пожизненна и переходит на следующие поколения. Постепенно у крестьян складывалась убеждение, что не только они «крепки земле», но и земля «крепка им», что она их собственность: «Земля наша, а мы помещиковы».

По закону помещик никогда не был собственником крепостного, но практика побеждает теорию. Покупка поместья была покупкой земли вместе с крестьянами. Для заселения новых земель требовались люди. То, что теоретически можно было рассматривать как выкуп долговых прав, по сути являлось покупкой людей.

Крестьяне понимали дело так: они служат помещику, чтобы дать ему и его сыновьям возможность нести государеву службу, тоже тяжкую. Но вот 18 февраля 1762 г. последовал Манифест о вольности дворянства, разрешавший не служить, нежиться в своей деревне, выезжать за границу и так далее. Многие крестьяне посчитали, что с этого момента крепостное право стало незаконным, и стали ждать следующего указа – о вольности крестьянства. Они не знали, что ждать им придется 99 лет и 1 день. Несбывшееся ожидание крестьян прорвалось во время Пугачевского бунта.

Одной из причин, почему Екатерина II не решилась сделать шаг в сторону освобождения крестьян, был пример ее современника Фридриха Великого, который только и делал, что ужесточал положение немецких крепостных. Да и внуки Екатерины, императоры Александр I и Николай I, тоже тянули с реформой, ожидая, как повернут события в Пруссии, с ее гораздо более старым (с XIII в.) крепостничеством, и в других германских государствах, где освобождение крестьян началось между 1807 г. (Вестфалия) и 1831 г. (Ганновер), но, по словам Франца Меринга, «растянулось на два поколения».

Вместе с тем о реальном крепостном праве мы знаем очень мало. Известно, что к моменту его отмены доля крепостных и дворовых в населении России составляла менее 28 %, тогда как в конце XVIII в. (шестью с небольшим десятилетиями ранее) она равнялась 54 %. Поскольку рождаемость у крепостных была не ниже, чем у вольных, такое резкое снижение их доли в населении говорит о том, что миллионы крестьян вышли за это время на волю. Как они выходили, каковы были механизмы? Естественное изживание крепостничества, социальный процесс величайшей важности, обходили вниманием как дореволюционные либеральные историки обличительного направления (а других почти и не было), так и идеологически стреноженные советские. Непонятные цифры списывались ими на падение рождаемости среди крепостных, чего не было. Наследники Герцена (который сам был помещиком и жил за границей на доходы со своего российского имения), историки этих двух типов всегда выискивали малейшие упоминания о произволе крепостников, пропуская все остальное.