Алексей Михеев - МакКультура

Ясно, что адресат здесь не широкие круги публики, а прежде всего тот же критик. В художественном процессе, идущем на верхних, элитарных этажах культуры, это еще один шаг вперед (в направлении «пост-»), работа на тех неосвоенных участках, на которые пока еще не успели положить свой остраненный глаз авторы-предшественники. Поп-арт поместил в художественный контекст потребительские товары и продукцию «масс-медиа», соц-арт проделал то же самое с пропагандистскими идеологическими клише, а новые авторы осваивают еще один пласт массового сознания сферу дешевого визуального примитива.

Впрочем, следует уточнить: кич и примитив это два качественно разных явления. Наивная живопись самодеятельных художников (то, что именуют термином «примитив» и что в лучших своих проявлениях давно рассматривается в контексте «высокого» искусства) интересна прежде всего свежим, искренним, не испорченным излишней рефлексией взглядом на действительность. Ценность примитива в подлинности чувства и авторской индивидуальности. Кич же, в противоположность примитиву, это сознательна имитация уже проверенных рынком стандартных образцов и анонимное тиражирование их в массовых количествах. Ну, а деятельность Пьера и Жиля в таком случае это уже имитация имитации, процесс вполне рефлексивный и осознанный, даже если авторы и заявляют об искренности и непосредственности своих намерений. Что ж, стало быть, рядовой и неискушенный потребитель культурных благ оказывается вне игры он чужой на этом празднике кича. То, что на первый взгляд похоже на долгожданное стирание граней между элитарной и массовой культурой, лишь очередной художественный прием. Уж не пародия ли он? И где в таком случае проходит грань, отделяющая пародию от «серьеза», подлинность от имитации и как определить эту грань?

Встал я утром в шесть часов. Вернее, меня разбудил телефонный звонок.

— Говорит Джон Барт, — раздался голос из трубки.

— Рад слышать, ответил я. — Мне нравится то, что вы написали о нулевом письме.

— Это написал Ролан.

— Неважно. Чем я могу вам помочь?

— Мне нужна пульпа.

— Пульпа? А это что за напасть?

— Я уверен, что вам по силам ее найти, — сказал Барт и повесил трубку.

Странно. Я всегда считал, что Ролан писал романы.

В 1993 году в журнале «Знамя» был опубликован «Иван Безуглов» Бахыта Кенжеева произведение с показательным подзаголовком «Мещанский роман». В нашем сегодняшнем восприятии подзаголовок этот явно перекликается с названиями «Макулатура» и «Чтиво» это, по сути, та же ироническа рамка. Роман Кенжеева представляет собой попытку создать образцовое произведение «капиталистического реализма»: по структурным признакам он выдержан в строгих канонах соцреалистической эстетики (с той разницей, что на месте главного героя не рабочий-передовик, а современный бизнесмен, «новый русский»), а содержательно он использует исключительно стандарты и клише американской авантюрной литературы.

И что же получилось в итоге? Критики сочли, что Кенжеев всерьез решил написать настоящий современный бестселлер, а в итоге вышел натуральный кич, где стандартизовано буквально все от сюжетных поворотов до стилистики отдельных фраз и лексики персонажей. Бестселлером роман тоже не стал; следовательно, перед нами абсолютное фиаско? Если рассматривать текст без учета авторских намерений это верно, однако если прочесть его как заведомую имитацию, то все предстает в ином свете. А как же «на самом деле»?

На самом деле, как выясняется, может быть и так, и так. То есть дело даже не в авторских намерениях, а в читательском восприятии. Автор задумывает пародию а она прочитывается всерьез (вспомним и классические прецеденты); другой автор пишет нечто всерьез а находится кто-то, кто расценивает это как пародию. Похоже, где-то близко лежит и общий ключ к пониманию эффекта «кича»: многое (если не практически все) зависит здесь от культурного фона конкретного реципиента и от контекста восприятия. Для советского человека шишкинское «Утро в сосновом лесу», в силу «оберточной» растиражированности, безусловный кич, а для японца, впервые попавшего в Третьяковку, шедевр «высокого» искусства (тем более если об этом написано в путеводителе). Любопытную работу на стыке массовой и элитарной культур проделали пару лет назад В.Комар и А.Меламид. Художественный проект, направленный на конструирование «любимых картин» разных народов, осуществлялся как подлинно научное, академическое исследование с использованием репрезентативных социологических опросов и выявлением специфики массового вкуса. Многочисленным респондентам в разных странах задавались вопросы типа «Какой цвет должен преобладать на вашей любимой картине?», «Кого вы хотите видеть на вашей любимой картине: животных? людей? религиозных деятелей?» и т. п. По материалам опросов было создано несколько «идеальных картин» разных народов; картины эти содержали «всего понемногу» в тех пропорциях, в которых соответствующие предпочтения были представлены в обобщенных результатах. Так, русская аудитория, желавшая видеть на любимой картине библейских персонажей и животных, получила в итоге абсолютно кичевое «Явление Христа медведю». Пародийный эффект здесь обеспечивался тем, что рядовой зритель на самом деле, конечно же, не являлся реальным адресатом подобного борща с компотом «в одном флаконе»: подлинным адресатом всей акции был критик-интерпретатор, а художественную ценность представляла не столько картина, сколько рамка, которой в данном случае служили концепция и документация.

Без словаря было не обойтись.

— Как пройти в библиотеку? — выйдя на улицу, спросил я у кутавшейся в платок одинокой бабуси.

— Идиот, ответила та. — Три часа ночи.

Однако окна библиотеки призывно светились. Я осторожно открыл дверь в читальный зал. Если говорить об уровне посещаемости, то в настоящий момент заведение переживало кризис. Лишь у дальнего окна, уткнувшись в фолиант, сидела девчушка с жиденьким конским хвостом на макушке и в круглых очках с толстыми стеклами. Синий Чулок.

— Мне нужен словарь, — сказал я библиотекарю.

— Зачем вам словарь? — осклабился тот. — В словаре нет ничего, кроме слов.

— Я хочу узнать, что значит одно слово.

— Одно слово ничего не значит. Современная лингвистика утверждает, что для понимания смысла любого текста достаточно знать всего семьдесят процентов входящих в него слов. Все тексты избыточны.

— Принесите словарь. На букву «П».

— Новые словари давно не поступали. Возьмите лучше свежего Деррида. Только что из Парижа.

Читать дальше