Олег Матвейчев - Суверенитет духа

Нельзя противопоставлять энергетику и инновации, ведь энергетика сама требует и инноваций и потенциально инновационна. Для рывка в экономике нужно взять три — пять новых направлений, отраслей и инвестировать туда государственные деньги, чтобы стать в этих отраслях лидерами. Нужен «манхэттенский проект».

Речь идет о создании новой отрасли, где мы бы могли быть монополистами. Это как если бы сейчас был t970 год, и я бы говорил об интернете. Или был бы 1985 год, и я бы говорил о создании сотовой связи. Сейчас тоже где-то создается нечто подобное интернету или мобильным телефонам, что изменит мир через 10–15 лет. Вот это «что-то» надо найти, инвестировать туда больше всех стран и стать законодателями мод в новой отрасли, собрав все сливки.

Побеждает не тот, кто более конкурентоспособен, а тот, кто вне конкуренции. Приведу пример: на стадионе, чтобы видеть лучше, некоторые встают. Но когда, глядя на их преимущество, встают остальные, то преимущество первых теряется. Знания, которыми обладают все, бесполезны, Никогда ничего не добьешься, следуя учебнику, информации СМИ и уже испытанным образцам и устоявшимся истинам. Нельзя копировать Америку, нельзя копировать Китай, никого нельзя копировать, потому что ЭТО ОНИ первые встали, получили преимущество и продолжают его получать.

Смешно наблюдать за нашими правительствами, которые действуют «по Кейнсу» или «по Фридману», по учебникам экономики Самуэльсона и проч. Все эти рецепты из учебников и прописные экономические истины уже отработали свое, так как в учебники вообще попадает только «отстой». Но нельзя копировать и себя самих. Я могу прекрасно относиться к царской России, к периоду СССР и проч., могу ругать 1917 или 1991 год, но я должен понимать, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Нельзя ничего восстанавливать и реставрировать, нельзя оживлять умершее (зомбировать). Раз нечто не выжило тогда, находясь в силе и славе и будучи подлинным, оно нежизнеспособно и сейчас, когда оно лишь копия себя вчерашнего. Поэтому мертворождены всякие проекты и институты, являющиеся копией копий проектов и институтов, которые функционировали уже когда-то — хоть в политике, хоть в экономике.

Индустриальная эпоха и человек этой эпохи умерли, и пусть мертвецы хоронят своих мертвых. Надо было силы позднего СССР использовать на переход к новой постиндустриальной эпохе, а не отрицать индустриальную эпоху (прошлое) с позиций еще более прошлого (дикого капитализма). Настоящее надо критиковать из будущего, а не из прошлого. Из настоящего надо двигаться в будущее, а не в прошлое.

5. Продовольственный вызовсвязан с мировым продовольственным кризисом. Цена на продовольствие за последние годы выросла на 60–70 %. Россия на 50 % зависит от импортного продовольствия. Она не кормит себя сама, а такое недопустимо для страны, которая хочет быть суверенной. Никакие атомные бомбы не нужны, нас могут принуждать к чему угодно через шантаж голодом. В то же время, по свидетельству серьезных ученых, биотехнологии через несколько лет сделают серьезный скачок, который позволит снимать по пяти урожаев чего угодно даже в российских условиях. Надо быть только допущенным к этим технологиям, развивать их самим и иметь инфраструктуру, которая позволит их использовать. Уже сейчас, например, иностранные фирмы продают семена высокоурожайных культур за бешеные деньги, хотя на генном уровне культуры модифицированы так, что не могут давать потомства, и на следующий год нужно вновь покупать семена у монополистов. Транснациональная корпорация «Монсанто» уже почти монополист на этом рынке.

Кроме того, развитие сельского хозяйства не зависит от наших инвестиционных возможностей, нас ограничивает отсутствие кадрового потенциала. Село спилось, деградировало. Нам что-то надо делать с селом, но элиты даже боятся подумать об этой проблеме. Сейчас деградации подвергается уже не только село. Уже районные центры, где есть работа, интернет, чтобы связываться со всем миром, и те оскудевают ресурсами. Мегаполисы высасывают из провинций все соки: финансовые, кадровые… Столица, в свою очередь, замыкается в отдельный мир и транслирует образ жизни, совершенно непонятный остальной стране. Реклама в деревне, например, воспринимается как марсианские хроники, и это рождает ненависть.

6. Культурно-идеологический вызов.Россия никому не будет интересна, если замкнется в национальном эгоизме и прагматизме, а также в политике. Чтобы было яснее, сузим проблему до круга знакомых. Если бы ваш знакомый заявил, что он «чистый прагматик, исходит только из того, что ему выгодно в отношениях и защищает всегда только свои интересы», пожалуй, мы бы могли отнестись к этому как к его праву, но… не более того. Вряд ли такого человека вы воспримете как друга, вряд ли он нам будет интересен, вряд ли увлечет за собой. Тем более, он бы не стал для нас идеалом. А при активном отстаивании своих прагматичности и эгоистичности он бы вызвал сильное неприятие вплоть до прекращения с ним всяческих отношений.

Когда какая-нибудь Украина гордо говорит о том, что теперь она «следует своим национальным интересам», то… это может восприниматься нами как ее право, но это навсегда вычеркивает Украину как ПРИЯТНУЮ страну для всех других. Нам-то что, если она следует своим интересам? Нам-то англичанам (неграм, русским, японцам) что с этого?

Когда русские националисты кричат о великой России, понимают ли они, что никакого ВЕЛИЧИЯ как раз и не получат, потому что как минимум они не интересны и неприятны 50 национальностям, живущим в России, не говоря об остальном мире.

Великие державы строились на великих идеях. Коммунизм обращайся ко всем на Земле с идеей справедливости, либерализм — с идеей свободы. Великими становились нации, которые не навязывали свою национальную специфику и не говорили всем о своих прагматических интересах, а давали миру некий всеобщий принцип.

Сейчас мне не нравится глобализм и арабские экстремисты. А меня заставляют выбирать между ними. И дело не в том, что они мне не нравятся, потому что за глобализмом стоит американская специфика, а за антиглобализмом — арабская. За глобализмом не стоит никаких специфик, в то же время на другом полюсе стоит дурная бесконечность этих национальных специфик, ни одна из которых меня не вдохновляет.

Настоящая опасность от глобализации не в исчезновении этих специфик (мы видим, что они только множатся), а в том, что мы застряли между их дурным множеством и их пустым абстрактным отрицанием (в попсе и рынке). Мы потеряли великое, мы потеряли всеобщее.

Всеобщее — вот что стало редкостью, вот на что сейчас самый большой спрос. «Национальная» идеология, которая поднимется над своим национализмом и даст миру это «всеобщее», сделает великой и свою нацию. К ней потянутся все.