Станислав Лем - Так говорил... Лем

— Но какая-то из них, пожалуй, более убедительна, чем остальные?

— Если вы наблюдаете за комнатой, в которую входит женщина, потом из нее выходит мужчина, а еще позже оттуда доносятся детские крики, то вы имеете право подозревать, что между ними было сближение, в результате которого произошли роды, но, однако, стопроцентной уверенности у вас быть не может.

— Почему?

— Потому что, возможно, там имело место непорочное зачатие или женщина была уже беременна, только по ней ничего не было видно.

— Знаете, я считал, что в области точных наук наблюдается большее согласие мнений. После того что я тут слышу, во мне рождается подозрение, что среди великих ученых каждый думает о себе.

— ( Со вздохом. ) Ну и что я могу вам сказать? Есть множество прекрасных ученых, таких, например, как Скьяма, Пенроуз, множество достойных внимания теоретических моделей, но с исследователями, к сожалению, происходит почти то же самое, что и со спорящими политиками: у этих одни взгляды, у тех — другие. И правдой является то, что иногда они абсолютно не согласованы, но разве вы бы хотели, чтобы наука стала догматикой?

Когда-то выдающийся английский астроном Фред Хойл (возможно, он еще жив, ему должно быть около восьмидесяти восьми лет [193] Фред Хойл умер в 2001 году в возрасте 86 лет. ) вместе с Нарликаром построил теорию, согласно которой Вселенная вовсе не расширяется, а всегда одна и та же. Все, что для этого необходимо, это чтобы в каждом кубе пространства со стороной в один километр за какое-то время возникал один протон. Потом оказалось, что Вселенная все-таки расширяется, а галактики фактически разбегаются. Как вы думаете, что тогда сделал Хойл?

— Не имею понятия. Придумал новую теорию?

— Вот уж нет, и именно это интересно! Хойл вовсе не сопротивлялся резко новой концепции Вселенной, не соответствующей его первоначальным предположениям, но также и не отказался полностью от своей. Поэтому в научной среде говорится, что такого рода концепции уходят в прошлое и попадают на свалку истории только тогда, когда умирают их создатели.

— В какой же степени выдающиеся ученые вообще в состоянии согласовать между собой концепции начала мира?

— Времена, когда все ссылались на Эйнштейна, минули. Сегодня Скьяма говорит одно, а Пенроуз другое. Особенно это касается космогонических начал универсума.

— Но обычно существует какой-то центр, вокруг которого в данный момент вращается дискуссия.

— Теперь чем-то таким является концепция, согласно которой никакого начала на самом деле не было. Это так называемая теория бранов, или гипотеза двух плоских вселенных, одна из которых пуста. В результате их столкновения произошел большой бум, мы его назвали Big Bang . Однако надо осознать, что даже когда появляется эффектная концепция, она ведь не останавливает работу на других научных фронтах, и это приводит к тому, что теории, казалось бы, в общем одобренные, со временем подвергаются далеко идущим модификациям и уточнениям.

Сегодня все ненадежно: постоянные не являются постоянными, это относится даже к гравитационной постоянной. Большие усилия, имевшие целью открытие так называемой «божеской частицы», или бозона Хиггса, полностью потерпели неудачу. Чисто теоретически ученые установили, что его масса где-то между 50 и 150 GeV (гигаэлектроновольт). В Европейском центре ядерных исследований его сначала искали в районе 90 GeV , но поскольку ничего не нашли, то подъехали с этим к 110 GeV и сейчас говорится о тераэлектроновольтах. Неизвестно, что из этого выйдет, потому что пока все экономят и урезают ученым бюджеты.

— А почему этот эксперимент так важен?

— Потому что без него вся теория распадается в прах. Бозон должен был помочь объяснить возникновение массы, а без нее нет ничего. Значит, сегодня наблюдается переход от свалки существующих теорий к новым концепциям.

— До сих пор — откровенно говоря — я представлял себе, что в области точных наук мы ступаем по более твердой почве. А здесь попросту на многие вопросы нет ответов.

— Когда мой сын изучал физику в Принстоне, он замучил профессоров, спрашивая, по какому правилу во время расчетов отрезают «хвост» бесконечности. Доводил их таким образом до серьезного раздражения. Отмахиваясь, они отвечали просто: «Так делается, и все». Для вас это, возможно, звучит идиотски, но такая позиция практична и разумна, потому что из продолжения ряда цифр ничего не вытекает. Число? которое мы все знаем со школы (3,1 415 926 535), это лишь его начало, поэтому есть люди, которые с удовольствием занимаются дальнейшими вычислениями, несмотря на то что у таких расчетов нет конца. Следовательно, это вопрос вкуса и человеческого логического безумия. Этот микромир попросту не отвечает нашим наивным представлениям.

— Относительно этого числа?.. Не знаю, помните ли вы, что, когда несколько лет назад мы рассуждали о границах человеческой памяти, вы утверждали, что ее резервы уже исчерпаны до дна. Между тем вскоре после этого японец Хигаки Тоимори по памяти перечислил сорок тысяч знаков числа? после запятой. Это престидижитаторские штучки или доказательство того, что у человеческого мозга все еще есть резервы? Как вы объясните этот феномен?

— В мозгу есть различные отдельно функционирующие модули. Повреждение, например, «цветового» модуля приводит к тому, что человек видит все только в черно-белом цвете. Это, возможно, интересно (особенно для фотографов и операторов), но, как вы видите, ничто не проходит даром. О таком результате, как тот, о котором вы говорите, я не слышал, но у гениальных идиотов, являющихся прекрасными вычислителями, в мозгу иногда наблюдается такая зависимость: часть мозга, ответственная за способность считать, выполняет неимоверную работу, но обычно это сопровождается низким уровнем общего интеллекта. Или одно, или другое. Попросту дефект, который одновременно является талантом.

— Это интересно, но вернемся к главному вопросу. Из того, что вы сказали ранее, следует, что вся инфляционная теория начала космоса — это вроде кожаной заплатки на теоретических носках, сделанной для того, чтобы не выглядывала голая пятка.

— Инфляционную модель космоса придумал Алан Гут, чтобы спасти концепцию Big Bang . Согласно этой теории, сразу же после Большого Взрыва была короткая фаза (приблизительно 10–40 сек.), во время которой космос начал стремительно расширяться. Тогда в «поверхность» взрыва были вморожены некие нерегулярности, которые через четыре миллиарда лет мы наблюдаем как так называемое реликтовое излучение, с температурой 2,5–3°K. Это гипотеза ad hoc [194] для этой цели (лат.). — как утверждает Пенроуз, — что означает: невозможно узнать, было ли так наверняка.