Олег Матвейчев - Повелительное наклонение истории
- Название:Повелительное наклонение истории
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Эксмо ООО «Издатель Пудовкина Людмила»
- Год:2010
- ISBN:978-5-699-40830-6
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Олег Матвейчев - Повелительное наклонение истории краткое содержание
Россия перестает жить. Она погребена под толщей лжи и мифов, политических просчетов и национальной апатии. Чтобы подняться с колен, чтобы не на словах, а на деле стать великой державой, нужна ясная программа и могучий стимул. Олег Матвейчев, автор книг «Уши машут ослом. Сумма политтехнологий», «Суверенитет духа», предлагает новый, абсолютно отличный от существующих шаблонов и схем национальный проект, шокирующий неожиданной смелостью и неординарностью. В нем и наступательная энергетика, способная сплотить людей, и потрясающие воображение инновации, и граничащая с авантюризмом политическая агрессивность. Тем не менее книга воспринимается как цельная, логически обоснованная программа действий в нынешние унылые времена. Никто и никогда не предлагал ничего подобного.
Новая книга известного философа, политолога и политгехнолога Олега Матвейчева как всегда разоблачает мифы массового сознания. Книга неожиданна и полна парадоксальных утверждений: «Россия всегда была самой трезвой страной мира», «Греки проиграли троянскую войну, а Гомер был первым фальсификатором истории», «Сталинские репрессии — выдумка»…
Автор предлагает оригинальную программу выхода из мирового кризиса, включающую полную отмену налогов, авторского права и многое другое. Самое интересное, что все это вполне серьезно и глубоко обосновано.
Эта книга для всех, кого интересует свежий взгляд на прошлое, настоящее и будущее
Повелительное наклонение истории - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Первое свидание Солженицына с женой в 1945 году выглядело несколько иначе. Н. Решетовская вспоминает: «Первое свидание… В дверях — улыбающееся лицо мужа…» М. Н. Волконскую дополняет М. А. Бестужев, присланный в Благодатский рудник несколько позже. По его свидетельству, декабристы, прибывшие первыми, были заключены «в тесную грязную каморку, на съедение всех родов насекомых и буквально задыхались от смраду… Единственной их отрадой было то время, когда их выводили, чтобы опустить в шахту». На них, князьях да офицерах, тяжкие условия жизни и труда сказались быстро, и тюремный врач в одном из рапортов начальству докладывал: «Трубецкой страдает болью горла и кровохарканьем; Волконский слаб грудью;
Давыдов слаб грудью, и у него открываются раны; Якубович от увечьев страдает головою и слаб грудью». Вот ведь в каком состоянии они добывали и нагружали свои три пуда. А у Александра Исаевича, как известно, раны в лагере не открывались, и от боевых увечий по причине полного их отсутствия он не страдал. Для его состояния более характерны такие вот признания в письмах кжене: «Физический образ жизни всегда шел мне на пользу». А жена, пересказывая содержание других его писем, добавляла: «Он очень удачно пережил эту зиму, даже насморка серьезного не было». И снова, уже о другой поре, когда Солженицын вел не физический образ жизни: «Чувствует себя здоровым и бодрым»… Нет ничего удивительного, что среди декабристов мало кто достиг нынешнего возраста нашего персонажа. И когда 26 августа 1856 года в день своего коронования Александр Второй амнистировал декабристов, то из 121 человека, преданных когда-то суду, в живых оставалось только 19. Слишком долго пришлось им ждать — целых тридцать лет! О нетерпении, с каким они ждали, свидетельствует следующая запись М. Н. Волконской: «Первое время нашего изгнания я думала, что оно, наверное, кончится через 5 лет, затем я себе говорила, что это будет через 10, потом через 15, но после 25 летя перестала ждать. Я просила у Бога только одного: чтобы он вывел из Сибири моих детей».
Александру Солженицыну, суровому обличителю декабристов, пришлось ждать гораздо меньше, гораздо — в несколько раз… Повторим внятно еще раз: любое пребывание на фронте может для человека кончиться трагически, и любая служба там полезна для общего дела победы; в то же время любая неволя, даже если она с зеленой травкой и волейболом, полуночными концертами и заказами книг в Ленинке, с послеобеденным сном и писанием романов, — все равно тягость и мука. И мы не стали бы столь сурово говорить ни о фронте, ни о каторге Солженицына, если бы он, напялив личину пророка, объявив себя Мечом Божьим, в первом случае не оказался бы хвастуном, а во втором, то и дело талдыча о своем христианстве, не стал бы так злобно глумиться над каторгой Достоевского с ее кандалами и вшами, смрадным ложем в три доски и тараканами во щах, с ее тяжким трудом и тремя нерабочими днями в году Да взять хотя бы и такой по сравнению со всем остальным мизер: Солженицыну срок неволи был засчитан со дня ареста на фронте, в Восточной Пруссии, а Достоевскому — только со дня прибытия в Омский острог, предшествующие же одиннадцать месяцев в каменном мешке Алексеевского равелина и зимнего кандального пути — коту под хвост. Казалось бы, один сей факт у истинного христианина, у любого порядочного человека должен вызвать сострадание и, уж во всяком случае, остановить злобное перо. Но этого не случилось…
Особый цинизм глумления этого лжехристианина еще и в том, что ведь сам-то он, выйдя на свободу, издал горы книг, отхватил Нобелевскую, огреб нешуточное богатство, купил поместье в США, второе — в России, дожил в отменном здравии вот уже до восьмидесяти пяти лет, а жертва его разоблачений, пережив и страх смертной казни, и настоящую кандальную каторгу, и унизительную солдатчину, потом всю жизнь бился в долгах, писал из-за безденежья всегда в спешке, болел и окончил свои дни в шестьдесят лет… А уж надо ли говорить о том, что перевешивает на весах литературы, что человечество держит у сердца сейчас и будет держать в будущем, — «Записки из Мертвого дома» или «Архипелаг», «Преступление и наказание» или «Раковый корпус», «Братья Карамазовы» или «В круге первом»… Едва ступив на русскую землю, Солженицын опять начал призывать всех нас к покаянию. Вот и показал бы христианский пример, начав с себя, — покаялся бы перед великим сыном русского народа и его собратьями по несчастью за свою злобную ложь об их кандальных муках».
Постараюсь больше не утомлять читателя очень длинными цитатами из книги Бушина, но процитировать 20 страниц из 400-страничного труда — не очень большое преступление. Методология, примененная Бушиным, сродни методологии психоаналитика, который по опискам, оговоркам и противоречащим комментариям восстанавливает истину. Фрейд приводил пример, который иллюстрирует работу бессознательного: «Во-первых, я вообще не брал ваш чайник, во-вторых, когда я его взял, он уже был с дыркой, в-третьих, когда я его вернул вам, он был без дырки». Понятно, что оправдывающийся преследует одну и ту же цель — доказать, что взятый им чайник, который он испортил, испортил не он. Но противоречивые оправдания сами выдают негодяя и вруна.
Солженицынские свидетельства — это сплошная «история про чайник». Каждое событие у него распадается на несколько версий, разные люди от него слышат разное. Ну, например, арест. Забыть такое нельзя да и документов много, но нет: одним он рассказывает, что его взяли за переписку, другим говорит, что он просто выходил из окружения… Или насчет писательства в тюрьме: в одном месте он утверждает, что его романы — это чуть ли не летопись, поскольку он имел возможность записывать свои тюремные впечатления, а не сочинять задним числом, в другом месте он говорит о том, что в лагере писать не разрешалось, в третьем месте корит чекистов за то, что они пытались арестовать лагерный архив. Бессознательная логика понятна: надо доказать, что власти — звери, а он хороший, ему было тяжело, все что он писал — правда. Но реально доказывается прямо противоположное. А именно: власти писать разрешали, ничего не конфисковывали, поэтому никакие они не звери, а тот кто писал про них, что они звери — просто лгун.
Вся биография писателя состоит из лжи и путаницы, поэтому разбирать ее нет никакой возможности. Бушину надо памятник поставить за то, что он имел выдержку копаться в этой грязи.
Если говорить коротко, то после тюрьмы Солженицын жил на иждивении жены, изменял ей, разводился, трепал нервы ей и ее новому супругу, выпрашивал у нее для себя ее собственность, сходился вновь, обивал пороги журналов. Тут ему повезло: к власти пришел Хрущев, который повел антисталинскую политику, и сам сознательно завышал в 5–10 раз цифры пострадавших от репрессий. Естественно, на это настроилась и вся государственная идеологическая машина. Однако старые писатели, которые чувствовали правоту Сталина и неправоту Хрущева, не могли, не хотели и не умели писать в духе требований нового руководства. Поэтому Солженицын пришелся ко двору со своим «Иваном Денисовичем» — повестью о лагерной жизни. Сама тема-то выбрана нарочито сенсационная, эпатажная…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: