Олег Матвейчев - Повелительное наклонение истории

Теперь посмотрим на второй принцип. Что мы понимаем под «открытостью»? Такое устройство, когда есть коммуникация между верхами и низами, когда каждый, кто был ничем, имеет возможность стать всем и, что очень важно, — наоборот. Противоположностью открытости в этом смысле слов, являются наследственность и кастовость, полностью препятствующие социальной мобильности. Противоположностью является искусственный монополизм и закрытость элементов системы друг от друга, отсутствие коммуникаций.

Мы видим, как два принципа дополняют друг друга. Это две стороны живой, энергичной общественной системы. Эта система иерархична, в ней есть верх и низ. Но в ней есть и ток, коммуникация между полюсами.

Противоположностью системе, построенной на принципах неравенства и открытости, является система, которая, во-первых, построена на полном разрушении каких-либо иерархий, на абстрактном равенстве, на отсутствии верхов и низов, эксплуатируемых и эксплуататоров, властных и бесправных, столиц и провинций, центров и периферий и проч. Во-вторых, в такой системе положение элементов совершенно безнадежно в смысле потери своего места или надежды на его изменение, а будущее всецело определяется прошлым: происходит чистое самокопирование, связи между элементами слабы или отсутствуют, так что даже если элементы сами по себе и различны, они не узнают о различиях друг друга и не могут осуществлять выгоды и недостатки этих различий в отношении друг к другу…

Это система, не объемная, а плоская и даже не является системой, так как в ней слабы связи между элементами. Это скорее нарисованная одномерная карта. Подобно тому, как нарисованная скала весьма условно может быть названа «основанием» нарисованной башни (Витгенштейн), так и нарисованные институты виртуального одномерного общества весьма условно коммуницируют друг с другом.

Иконка на экране компьютера изображает именно то, что отменяет — реальную папку с бумажными документами. Так же и демократические процедуры и выборы в одномерном мире изображают то, что отменяют. Такова же и экономика и ее «базисная» роль, предприниматели, которые ничего не предпринимают (Медведев), признак одномерности, картинности происходящего. Скаченные рефераты, купленные дипломы, невнятные консилиумы ученых так же изображают науку, которая уже отменена именно тем, что нет никакой связи между дипломом и работой, бизнесом и научной деятельностью, а у последних с политикой… Кастовость и виртуальность так же дополняют друг друга. Может изображаться бизнес или выборы, на самом деле экономические преференции и власть получают друзья, одноклассники, сокурсники по Йельскому или Санкт-Петербургскому университетам, президентами становятся отец, а через одного — сын, потом бывший президент тянет жену и так далее…

Постмодернизм возводят к Ницше. Именно он был приверженцем идеи аристократизма, родовитости и выступал против гегелевской концепции, согласно которой для становления господства нужно пройти через стадию рабства, а всякое господство неизменно заканчивается деградацией.

Ницше хотел проследить логику господства и его абсолютного развития. Если в мире есть только воля, то ее абсолютному росту может мешать только она сама, следовательно, такая абсолютная воля должна отказаться от борьбы с собой прошлой, отказаться от мести, от «эдипова комплекса», присущего модернизму. Значит, совершенная воля должна желать повторения прошлого, а не его изменения и переопределения. Так возникает концепция «вечного возвращения одного и того же». Но «вечное возвращение», таким образом, оказывается неким «кругом бытия», а значит, это также напоминает «закон Феникса». Недаром все ницшеанцы (Шпенглер, Парето и др.) говорят о круговращении элит.

Оказывается, это не противоречит и Гегелю, который высказывался за признание того, что свобода не должна бороться с прошлым, поскольку все прошлое это продукт действий той же самой свободы, а значит мы должны не отрицать его, а снимать в себе. Столь разные мыслители как Гегель и Ницше встречаются.

Постмодернизм возникает как следующая стадия модернизма, желающая «устойчивого развития», без катастроф, революций и отрицания старых порядков, имевших место в авангардном модернизме. Постмодернизм заявил о себе в нескольких лозунгах, одним из которых был лозунг «автор умер», что отражало констатацию факта смерти субъекта, совершающего постоянные революции и борющегося с прошлым. Субъект теперь вписывается в традицию, в прошлое, в «мир-книгу» с ее отсылками и цитациями.

Постмодерн заявил о себе также лозунгом «пересекайте границы, засыпайте рвы». Именно так назывался один из первых манифестов. О каких границах и рвах шла речь? О границах между культурами, между цивилизацией и варварством, между старым и новым, традицией и современностью, между субъектами и не-субъектами, в конце концов.

Постмодернизм начинается с требования, что субъект не должен разрушать прошлое и традицию, как это делал ранний модернизм, поскольку всякая традиция состоит из того, что само когда-то было модерном. Все старое было когда-то новым, а значит, нуждается в таком же уважении как любое другое новое. Непонятно, чего больше в этом требовании: оставить за досубъектной сферой право на немодернизацию или же сохранить право закончить модернизироваться за теми субъектами, кто модернизацию прошел?

В самом деле, ненависть к старому, к традиции и самой традиционности (то есть передачи чего-либо по наследству) прекрасно задействуется, когда кто-то обделенный идет в бой за обладание и за признание. Но как только он признан, то уже хочет передать наследство своим потомкам и лишить их тяжести добывать себе все с боем. Старые порядки, по поводу которых бунтовали в молодости, вдруг начинают казаться удивительно разумными.

Постмодернизм отражает в этом случае ситуацию на планете, когда довольно большая часть населения перешла через границу досубъектного и субъектного, то есть модернизировалась, стала жить в Новом времени. При этом нет желания уравнивать постсубъектный статус с досубъектным, нет желания опять модернизироваться, признавать утрату субъектности и лидерства. Ведь передний край, фронт борьбы Нового времени с традиционным обществом, проходит всегда там и в том момент, где происходит какая-то революция и модернизация.

Мировой дух уже давно не дышит в так называемых «цивилизованных странах». Весь традиционный модернизм объявляется «троцкизмом» в СССР и «авангардизмом» на Западе. Распространяется убеждение, что модернизация субъекта может вестись эволюционным путем, БЕЗ потери «приданого», без риска утраты всего ранее завоеванного, а на его основе, как простое прибавление, как количественный рост. Совместить наследование и традиционализм (которые способствуют дегенерации) с риском все начинать сначала (что способствует инновациям) в рамках концепции простого роста невозможно.