Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6303 ( № 1 2011)

Думается, режиссёра подвела авторская самонадеянность, изрядно подогретая фантастическим бюджетом. С одной стороны, Кончаловский демонстративно отказался от желания реинкарнировать на экране очаровательную рождественскую сказку, сочинённую Чайковским и Петипа по мотивам Эрнста Теодора Амадея Гофмана. С другой стороны, в фильме мало что осталось и от самого Гофмана, ибо проживавший 200 лет назад в Кёнигсберге сказочник-отшельник, придумавший Пряничные сёла на берегу Медовых рек и марципановые замки Конфетенбурга, не мог, разумеется, написать историю про полчища человекоподобных крыс в фашистских шинелях, которые сжигают в печах-крематориях детские игрушки. А именно этот мотив неожиданно стал центральным в фильме Кончаловского.

Без всяких на то оснований и логических мотивировок режиссёр попытался в своём фильме соединить несоединимое. Он зачем-то перенёс действие абсолютно условной волшебной сказки в предвоенную Австрию, беременную фашизмом.

3D-технологии и компьютерную анимацию волевым усилием совместил с живыми и очень аффектированно играющими актёрами. Напичкал фильм современными речитативами на музыку Чайковского. Вложил в уста персонажей начала прошлого века словечки типа «крутой чувак», «прикольно», «клёво», «голимый музон» (это про музыку Чайковского). Заставил родителей Мэри и Макса быть поклонниками доктора Фрейда. Зачем-то переиначил Дроссельмейера в картавящего Альберта Эйнштейна (Натан Лэйн), который поёт детям песенку про теорию относительности. А Крысиного короля (Джон Туртурро), как две капли воды похожего почему-то на художника-авангардиста Энди Уорхола, принудил читать монолог Гамлета на фоне тигровой акулы в аквариуме с формалином – знаковой работы британского художника Демиена Херста…

В итоге вместо осмысленного фильма получился форменный винегрет, где смешались в одну кучу крысы и люди, говорящие обезьяны и куклы, летающие мотоциклы и деревянные игрушки; обрывки старой доброй рождественской сказки и плоско, в лоб воплощённая аллегория фашизма; ухмылки по поводу современного искусства и лёгкое глумление (надеюсь, невольное) над классическими святынями в лице Чайковского и Гофмана; обильное цитирование своих кинематографических предшественников по жанру фэнтези (знатоки находят бесконечные отсылы к «Кинг-Конгу», «Красавице и чудовищу», «Алисе в стране чудес», «Снежной королеве») и скудость собственной творческой фантазии, исчерпанность образной энергии, которой дышали «Первый учитель» и «Ася Клячина», «Сибириада» и «Дядя Ваня», «Дворянское гнездо» и «Романс о влюблённых»…

Такое ощущение, что раньше наши мастера были озабочены лишь «святым искусством» и готовы были снимать кино буквально за гроши, только бы высказаться, прокричать своё «верую», как это было, к примеру, с положенным на полку многострадальным и великим фильмом Кончаловского «История Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж». А теперь, увы, всё чаще возникает ощущение, что маститые режиссёры думают только о том, как бы освоить бюджет побогаче. 50 миллионов долларов, которые ушли у Никиты Михалкова на «Утомлённые солнцем–2» (а пока вернулось только 8), 90 миллионов, которые потратил на свои крысиные фантазии Андрей Кончаловский, – это ведь почти бюджет национальной кинематографии. Но никто не спросит, куда и зачем ушли такие огромные деньги, по сути, подаренные добрыми дядями-банкирами этим, согласен, выдающимся мастерам.

Л.П.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии: 19.01.2011 08:53:13 - Вера Александровна данченкова пишет:

а Поэт их возню давно и, как убеждаемся, верно описал

Россия, что за страшный зуд ? Три михалкова по тебе ползут...

Искусство

«Ни для чего, кроме живой жизни, ум не нужен»

КНИЖНЫЙ РЯД

Марина Дмитревская. Разговоры.– СПб.: Петербургский театральный журнал, 2010. – 648 с.: ил. – 2000 экз.

Наталья Скороход. Как инсценировать прозу.– СПб.: Петербургский театральный журнал, 2010. – 344 с.: ил. – 1000 экз.

«Петербургский театральный журнал» выпустил в свет две новые книги. Книги, на мой взгляд, не просто хорошие. И не просто блестяще изданные. Как-то так случайно/неслучайно получилось, что обе они о том, что мы разучились/ещё не научились сегодня делать: разговаривать и читать.

«Общайтесь!», «Станьте ближе!», «Ещё ближе!» – каналы связи множатся: Интернет, факс, мобильник, смс, ммс… А молодые люди в кафе сидят вместе, молчат, каждый играет со своим телефоном. И немолодые не знают, о чём говорить. Или знают, но, как говорится в одном фильме, «только когда ты на краю смерти, тебя будут слушать, а не ожидать своей очереди высказаться». Или делают вид, что знают, а на самом деле могут обсуждать лишь мелкое, пустое, неважное. При этом СМИ захлестнула волна «общественных ритуалов подробных интервью и публичных исповедей», что позволило современным социологам Аткинсу и Сильверману говорить об «обществе интервью», где «отсутствие аутентичности якобы аутентичного «Я» тщательно скрыто демонстрациями искренности».

Книга Марины Дмитревской – собрание интервью, которые она в разные годы брала для ПТЖ, читается так: открываешь на любой (!) странице, и всё. Засосало. Мощная воронка мысли, сосредоточенности, подлинности происходящего «здесь и сейчас» разговора двух по-настоящему интересных друг другу (а через их включённость) и вам людей затягивает мгновенно. У меня, например, впервые раскрылось (правда, запомнила!) на стр. 274, вначале которой буквально:

Интервьюер: Я очень люблю мысль Карамзина о том, что гармония искусства должна компенсировать дисгармонию окружающей жизни…

Интервьюируемый: Может быть. Пусть Карамзин это говорит. Но когда, например, я, у которого нет никаких мыслей убить или расчленить ребёнка, смотрю фильм «Молчание ягнят» – я нахожу в себе эти ноты, потому что в каждом человеке есть доля садизма. В человеке существует животное, и, когда этот фильм открывает его во мне, становится страшно: Господи, неужели я получаю наслаждение от этого ужаса? Но это полезно. Это урок. Такое искусство делает большое дело, показывая человеку – в тебе это есть, разберись. Я за это давал бы Нобелевские премии. И тут же я с вами соглашусь: да, лично мне ближе более светлое искусство, Шагал мне ближе, чем немецкий экспрессионизм. Но если я не могу спокойно смотреть картины немецких экспрессионистов – значит, они попадают в меня! Просто я хочу закрыться от них, спрятаться, а искусство говорит тебе правду.

Интервьюируемому Ивану Вырыпаеву, как упоминается во вступлении, которое автор книги написала «из сегодняшнего дня» ко всем разговорам, тогда ещё не было тридцати.