Лев Аннинский - Ядро ореха. Распад ядра

Концепция свободы у Реального Человека строится на борьбе с препятствиями свободе. Он прикован к этим препятствиям. Можно сказать, что он влюблен в препятствия восторженной и злой любовью. Он настоящий судья, настоящий юрист на этой почве; сентиментальные вздохи он походя осмеивает, зато с юридическими истолкованиями схватывается всерьез. В нормативной юрисдикции он находит себе, наконец, противника по нраву. Нормативной юрисдикции, мол, все ясно, — детям нужен отец, жене — опора и т. д. Нет, не все ясно! — детям можно же и объяснить, что у их отца есть право полюбить другую женщину, жене же можно объяснить и т. д. Охотнее всего Реальный Человек проводит здесь работу по устроению недовольных. Он улаживает обстоятельства, сокрушает препятствия и выправляет кодекс. Он прорубает путь свободе.

Помилуйте, так ведь там, где «прорублено», ведь живые же люди… ведь, как бы это сказать потактичнее… одним словом, у Бахирева-то к жене чувство, может, не только здоровую страсть знает… Может, он не по формальному чувству долга, а вот по сути душевности своей не может оставить человека? Ведь неспроста мучается Дагния Зигмонте над одним этим сомнением: да неужели же можно по живому резать, неужели можно близкому человеку боль сделать — даже во имя новой любви? «Хоть бы кто-нибудь сказал, что это все-таки допустимо».

И. Виноградов сказал. Да, нужно резать по живому. Да, можно причинить боль другому во имя… даже и не во имя любви, а во имя проблемы любви. Дело в том, что из той любви, о которой здесь идет речь, выпало милосердие, ушло сострадание, исчезло сочувствие. Остался лишь четкий вектор, от которого все остальные люди отсчитываются, как обстоятельства. Существо этой любви-вектора мы еще вспомним, когда будем говорить о составе достоинства Реального Человека. Пока мы говорим лишь о его понимании свободы. Свобода для него есть борьба с тем, что мешает свободе. Она ориентирована на обстоятельства и только на обстоятельства. Это типичная свобода от чего-то… и она не знает того состояния, когда возникает свобода для чего-то, и когда уже не нужно от свободы отделять любовь, как некое символическое право человека. Как говорится, право нужно лишь там, где нет любви.

Вот первое противоречие Реального Человека. Номинально он борется за свободу, за суверенность личности, за полную независимость человека. Но эта независимость не заполнена, эта суверенность пуста, эта свобода не определена. «Свобода человеческого выбора, — заключает И. Виноградов, — это отнюдь еще не свобода выбора между «добром» и «злом». Увы, в сознании Реального Человека это, к сожалению, так. Нет ни добра, ни зла — это все «мыльные пузыри», идеальничанье. Есть только борьба за… за… за свободу от того, что мешает.

Чувствует ли Реальный Человек этот вакуум? Еще как! Там, где в его сознании очерчена и отвоевана наконец эта самая свобода, где лопнул наконец презренный мыльный пузырь, называемый «идеалом», — там зияние. И оно мучает! Отсюда — навязчивая идея: заполнить вакуум. Ощупать этот самый «идеал» руками. Как кирпичик. Лейтмотив всех работ И. Виноградова — материализация идеала. Или, как он пишет в своей книге, — «применение общих принципов… к конкретным вопросам и в конкретных исторических условиях». Или, — как он пишет в статье «О современном герое», — «правильность совмещения идеала с действительностью». Или — там же — «практическое применение идеала к живой жизни». Реальный человек, как и всякий человек, ощущает в своем духовном составе предрасположение и к идеальному чувствованию. Но эту сферу он заполняет земными обстоятельствами, то есть теми самыми обстоятельствами, с которыми он так яростно боролся во имя… свободы от них. Только теперь эти препятствия преодолены, эти обстоятельства переорганизованы, эта земная материя перелопачена. Теперь эта материя уже доверху заполняет купол сознания личности.

Итак, мы видели тезис: отрицательную свободу, «свободу от…» Мы видим антитезис: положительный идеал, «практическую пользу», которая в мироощущении Реального Человека и есть предел мечтаний. Нам остается рассмотреть синтез — связь этих полюсов, метод достижения практического идеала, или, проще говоря, образ деятельности.

Поскольку идеал Реального Человека состоит из той же осязаемой материи, что и сокрушаемые им препятствия, то вся деятельность его, все его самоосуществление как личности состоит, так сказать, в непрерывном перераспределении материи. Отсюда — пафос организации и переорганизации. «Феномен «борзовщины», пишет критик о герое овечкинских «Районных будней», в конце концов упирается в приемы «руководящего аппарата», и ликвидируется это «губительное для колхозов» хозяйствование «всякого рода службистов» — оргмерами. Выборность, подотчетность, выдвижение таких, а не эдаких кадров и т. д. Вот когда колхозник сможет сказать такому Борзову: «поди вон», Борзов-то испугается, и так мы с вами «борзовщину» обезвредим. Главное, выровнять людей по хорошим принципам. Дурного человека не столько просветлить, сколько запугать. А еще лучше — передвинуть его пониже. «Поди вон!» При таком методе человек, естественно, выступает не столько как носитель духовного начала, сколько как элемент совершенствуемой структуры. Не человека надо преображать — надо поправлять структуру. «Друзья мои, да вы не так сидите!»

В данном случае я не ищу противоречий внутри концепции И. Виноградова. Их нет. HomoRealis последователен, как HomoFaber. Но в этой последовательной системе убеждений нет чего-то… непосредственно-человеческого, и главное — нужды-то в этом нет, — настолько внутри системы все отлажено.

Мы до сих пор говорили о контурах самосознания Реального Человека. Теперь поговорим о cthlwtdbyt его самосознания. И начнем с того, что здесь является главным, — с системы убеждений. С головы, так сказать.

Вот любопытная фраза из книги И. Виноградова:

«…Уж у него, Василия Васильевича… не хватает нужных убеждений, принципиальности, да и просто даже личной совести»…

Обратите внимание на порядок качеств. Пожалуй, теперешние защитники «народного духа», традиционные противники виноградовского рационализма, в этом перечне на первое место поставили бы совесть, да еще с прописной буквы и с благоговейными эпитетами. А здесь совесть — во втором эшелоне, как нечто само собой ясное. А первый, главный пункт — убеждение.

В духовном составе Реального Человека убеждение — ось, вокруг которой все вертится. Это убеждение дважды рационально: оно рационально по функции, оно рационально по существу. Его функция в составе личности укоренена с такой властностью, что рациональный отсвет играет на всех эмоциях. Даже личная совесть, эта элементарная, в третьем ряду помянутая черта, есть скорее верность своему убеждению, чем мера его человечности. Справедливости ради скажем, что удельный вес совести в составе человеческих качеств лирического героя растет у Виноградова от статьи к статье, — я уже говорил, что это критик, чуткий к веяниям. В недавней статье Виноградова о «Мастере и Маргарите» М. Булгакова мы и находим развернутый анализ человеческой души, взятой как раз под углом зрения личной совести.