Лев Аннинский - Ядро ореха. Распад ядра

Вы сравнили героя с ребенком, который колотит дверь, прищемившую ему палец. Передавая вам слово, я продолжу это удачное сравнение. Да, «ищущий» юнец еще очень часто ведет себя, как ребенок. Но ребенок вырастет, станет человеком. Дверь человеком никогда не станет — ни дубовая, ни пластмассовая.

Л. КРЯЧКО:

Есть опасность всю жизнь проходить в «детях». Но вы забыли еще о молодых работниках, которые эту дверь чинят-

В дни нашего с вами спора прошел XIV съезд комсомола. В материалах этого съезда, в выступлениях его делегатов — ответ на ваши рассуждения о смятении. От имени сверстников, «чья зрелость совпала с большими переменами в жизни страны», хорошо сказал делегат съезда сибирский поэт Илья Фоняков: «Мои сверстники многое прочитали, многое повидали и сделали. Они уже немало понимают в жизни, эти ребята и девчата. Они прекрасно сознают свою причастность к судьбам мира…»

Молодой поэт говорил о зрелости молодежи — вам больше нравится лелеять ее инфантильность. Да, инфантильность есть, и отрицанием ее не преодолеешь. Можно много думать о том, отчего она и как ее изживать, но давайте же оговоримся, что это «болезнь» только части, небольшой части молодых, ответственное отношение к судьбам которых заставляет нас мыслить ясно и без паники.

Л. АННИНСКИЙ:

Ну, разумеется. В этом я с вами абсолютно согласен.

Л. КРЯЧКО:

Человек должен быть общественным в любом своем проявлении, отношение его к жизни — действенным, активным, творческим. И главная наша забота — как это сделать.

Основное положение моей статьи в «Октябре» (которое вы как будто не заметили, так как полемизировали с третьестепенными деталями) сводилось к рассмотрению дел литературы с точки зрения двух социально-психологических тенденций (творец или потребитель). Человек по своей природе ТВОРЕЦ И ОБЩЕСТВЕННИК, и когда он будет полностью освобожден от рабства уродливых наслоений социального несовершенства, он просто придет к своему естественному человеческому состоянию. Так это понимал Маркс, для него человеческое и общественное — синонимы.

Но в движении к коммунистическому завтра мы тащим еще на себе груз вековых грехов против человечности. Это индивидуализм, потребительство, пессимизм, все виды мизантропии (расовые, половые, кастовые и прочие предрассудки), неверие в творческое призвание человека, попытки снова загнать его в рамки «животных потребностей», унизить недоверием, одиночеством и отчаянием. И, может быть, каждый из нас несет еще в себе отголосок этих когда-то властвовавших в обществе качеств. Движение к коммунизму — полное освобождение от них. И поэтому первейший вопрос к литературе: помогает ли она изживать старые, мешающие нашему росту черты, растит ли новое, коммунистическое?

Л. АННИНСКИЙ:

Совершенно верно. Примем только во внимание маленькую частность: с точки зрения тенденций неплохо бы все же видеть в литературе литературу, а не иллюстрацию к тенденции. Мне кажется, вы с этим согласитесь.

Л. КРЯЧКО:

Зачем же так деликатно — «неплохо»? Ясно, что литература не иллюстрация, а сама ожившая тенденция. «Поэзия начинается там, где появляется тенденция», — писал великий поэт.

В ваших высказываниях о таланте чувствуется коленопреклоненное, «всепрощающее» отношение к нему. У вас получается, что талант всегда прав. Ну, а если этот талант ярко и заразительно (а талант всегда убедителен) выражает отживающее, индивидуалистическое, если он своим «убедительным» нытьем сеет пессимизм, усталость, эгоцентризм, тогда как быть?

Читаешь об «усталых и бледных постелях», об обманщицах-возлюбленных и предателях-друзьях, слушаешь ноющие песни Б. Окуджавы, и, если вы чуткий к действию слова человек, вам захочется опустить руки и подвывать в такт…

Л.АННИНСКИЙ:

Вы правы. К таланту я действительно отношусь с большим доверием, чем вы. И с большим уважением, пожалуй. Например, в применении к такому талантливому поэту, как Булат Окуджава, выражение «подвывать в такт» показалось бы мне прежде всего бестактным.

Л.КРЯЧКО:

«Всепрощение», на мой взгляд, гораздо ближе к равнодушию, чем к уважению и доверию. Я думаю, что уважать талант — это значит, болея за него, прямо говорить, что в его творчестве хорошо, а что слабо, неудачно, ошибочно.

Бывают положения, когда слово «подвывать», так же как и «голосить» (помните у Маяковского: «бежать перед первомайскими колоннами и голосить: «мой дядя самых честных правил»), выражает только серьезность отношения к теме.

Талант — ценнейшее человеческое качество, достойное уважительного и бережного отношения. Но падать ниц перед ним с криками священного восторга, как это делают некоторые критики, — ненужная жестокость, губительное, неразумное отношение к самому же дарованию. Мы вступаем сейчас в нелегкое, но ответственнейшее для искусства время. Мы прокладываем новые пути, и художник — как никогда в истории — в положении первооткрывателя. Каким он будет — в плоти, живой — этот коммунистический человек? Художник должен уже сегодня увидеть его развивающиеся черты. Это нелегко, это требует громаднейшего напряжения, острейшей наблюдательности философа, активного отношения к жизни художника — участника во всех наших делах, плечом к плечу со строителями.

Последнее время много спорят о фильме «9 дней одного года». Теперь, когда несколько улегся шквал рецензионных восторгов, когда время создало известную дистанцию, необходимую для обозрения, можно решить, явился ли этот фильм подлинным событием искусства, обогатил яи он нас открытием новых черт коммунистического характера. В чем причина успеха такого шедевра наших дней, как «Баллада о солдате»? Наверное, в том, что в нем лирически и задушевно, в полный рост показан новый человек — совсем еще юноша, но в котором уже созрели, потому что они уже созрели в народе, бессмертные, глубоко человечные коммунистические черты.

И Гусев из «9 дней…». Обаятельный образ подлинного ученого из фильма, отмеченного громадным мастерством всех его создателей. Гусев нравится, ему сочувствуешь и волнуешься за него, но… Да простится мне за искренность такая «крамольная» мысль, но у меня создается впечатление, что, если бы убрать несколько чисто формальных эпизодов, фильм бы почти не имел признаков нашего общества. Самоотверженность талантливого ученого? И буржуазные ученые этим обладали. Имел хороших друзей? И там друзья случаются… Где же кардинальное, решительное отличие? И в то же время мотивы жертвенности, внесшие надрыв в отношения Гусева с любимой женщиной. Тут уже фальшь, снижение тона, снижение значительности образа. Гусев принял «жертву» любящей его женщины, но какие это были унизительные, мучительные для нее отношения… Я не имею сейчас возможности разбирать все достоинства и недостатки этого, безусловно, интересного фильма и хочу только сказать, что очень неудачно показаны отношения Гусева с окружающими его людьми. Он же там страшно одинок, это «гений-одиночка», у него нет ни настоящих единомышленников, ни учеников, ему даже с самым близким человеком — женой — не о чем говорить. Человеческое в этом фильме явно не сливается с общественным.