Газета Завтра Газета - Газета Завтра 287 (22 1999)

Второе “но” – посущественнее. Оно и определило мое отрицательное отношение к новому фильму Михалкова, минуя все остальные и удачи, и неудачи художественного, эстетического и коммерческого плана.

Постепенно во второй части “Сибирского цирюльника” юнкер Андрей Толстой превращается то ли в гоголевского Андрия, то ли в распутинского Андрея Гуськова, но — в качестве положительного героя!

Случилось самое невероятное: благородный русский юнкер, певец монархии и верный слуга своего царя, из-за американской проститутки сначала вызывает на дуэль своего верного друга Полиевского, затем пишет прошение об отставке из военного училища, то есть уже изменяет присяге и царю ради ветреной любви. Как какой-нибудь поп-расстрига, бросивший и паству, и веру ради пылкой страсти. Кто может осудить? Любимые Михалковым дворяне и офицеры в эпоху Александра III, конечно бы, осудили, но сейчас-то другое время… Страсти накаляются, генерал Радлов, ничего не подозревающий о страстях в голове юнкера, и сам так же изнывающий от любви к Джейн, едет делать американке предложение и берет с собой Толстого как хорошего знатока английского. А то ведь наш генерал считается невеждой, он и изображен таким по фильму — кроме запоев, всего лишь французский и немецкий в совершенстве знает, а вот с английским не совсем в ладах. Кстати, это единственное место в фильме, похожее на правду. Французскому языку барона, как и всех дворян, с детства учили, а немецкий положено знать даже обрусевшему остзейскому немцу, английского же языка в 1885 году Россия не потребляла, по америкам не ездила…

Вместо помощи своему непосредственному начальнику, командиру юнкерского училища, юнкер Толстой сам объясняется в любви Джейн. Кто кого предал? Кто нарушил и субординацию, и честь офицерскую, и товарищество, и даже гостеприимство? Юнкер Толстой. Он мог отказаться от помощи генералу, мог уйти, даже сбежать в последнюю минуту, но он отринул все правила этикета. Что ж, он поставил свою увлеченность, свою страсть выше всего другого: как гоголевский Андрий ушел за своей полячкой, так и Андрей Толстой пренебрег всеми понятиями дворянина.

Далее разворачивается банальная сентиментальная сценка, юнкер поет в опере Моцарта “Женитьба Фигаро” партию Фигаро в спектакле, который ставят юнкера в своем училище. На спектакль приезжает сам великий князь Алексей Александрович с маленьким царевичем. Генерал Радлов сидит в партере рядом с Джейн. Все, как в дешевой венской оперетке. Андрей ревнует. Пробует убежать из театра, ему плевать, что он подводит всю роту, подводит училище, его личная обида ему дороже всего на свете, но когда его чуть не силой выдворяют на сцену, он хватает смычок у скрипача и на виду у всего зала, на виду у царственных особ бросается со смычком на генерала. Что это, как не еще один вариант избиения перед телекамерами в Доме кино плененного подростка? Какой тут монархизм? В присутствии великого князя и царевича нападать на старшего офицера? Да и чем перед ним виновен генерал? Он оскорбил Джейн? Он готов был уже простить самого юнкера за бестактность, и вдруг — минутный порыв Андрея, вспышка ревности, и Толстой легко предает и товарищей, и саму идею монархии, оскорбляя своим бешеным скандалом всех присутствуюших на спектакле.

Презреть все во имя любви? Ударить старшего командира? И где же, в какой сцене появится гоголевский Тарас Бульба, говорящий, подчинившемуся полячке и личным страстям: “Что, сынку? Помогли тебе твои ляхи?.. Так продать, продать веру? Проклят тот и час, в который ты родился на свет!”

УВЫ, НЕТ В КИНОФИЛЬМЕНикиты Михалкова такой сцены. Как и мечталось на радио “Свобода” Борису Парамонову, изменился менталитет — если не у всего русского народа, то у части его творческой элиты. Андрей бросил свой личный вызов обществу, и был осужден на каторгу. Его нападение расценили как попытку совершить покушение на великого князя. Что ж, по крайней мере, на честь великого князя и его покой фальшивый монархист юнкер Андрей и режиссер фильма Михалков покушение совершили. Чисто по-советски, а не по-дворянски, подана в фильме сцена суда над Андреем, царское общество жестоко расправилось с гордым индивидуалистом, а остальные юнкера, и даже их капитан Мокин, этакий вариант лермонтовского Максимыча или толстовского капитана Тушина, приветствуют нового политкаторжанина. Вперед, к семнадцатому году, господа юнкера! Как, вам не нравится приговор царского режима? Вы же после такого политического демарша и генералу Радлову должны отомстить! А потом куда? В Красную армию?

Или в прекрасную демократическую Америку?

Вольный, свободный человек, знающий свои права и уважающий свои личностные порывы в России, по версии, пусть и бездарно написанной, но идеологически четко прочерченной Никитой Михалковым, всегда обречен на поражение. В царской монархической России личность погибает. Вот смысл этого фильма для американцев. Но, в результате страстной ночи, у Джейн появляется сын от Андрея Толстого. Проходит двадцать лет, и уже этот сын марширует в американской армии. Он такой же независимый и гордый, как его отец, но Америка – не Россия. В России гордые люди, по-Михалкову, идут на каторгу, в Америке даже сержант по кличке Бешеный пес оказывается большим демократом. И опять в центре события Моцарт: там непонятый и отринутый Андрей прямо в костюме Фигаро бросается на своего генерала — тут непонятый и отринутый сын Андрея не хочет сказать сержанту “Срать я хотел на этого Моцарта”, и круглые сутки в наказание ходит в противогазе. Он, видите ли, в своей военной палатке повесил портрет Моцарта и твердит, что это великий композитор. Он так живет месяц-два, и в конце концов сержант подчиняется ему и кричит на весь каньон: “Моцарт – великий композитор!”

Все счастливы. Свободный человек победил в свободной стране. А я подумал: наверное, поэтому американская армия никогда не ценится на полях сражений. Моцарт, конечно, великий композитор, но если солдаты начнут на службе развешивать кто портрет Моцарта, кто Джексона, кто великого боксера Али, если каждый начнет добиваться права на неподчинение командиру, считая его приказы неправильными, то толку от такой армии мало. Это ведь тоже – неуставные отношения. Очень плохо, что и в России, и в Америке не все сержанты знают Моцарта или Чайковского, но там, где сержант не имеет власти над солдатами, последнее может гибельно сказаться в бою…

Рассказывать об умной американской машине по рубке леса, о ее фанатичном изобретателе и о диких сибиряках, испугавшихся этого лесопильного агрегата, уже не имеет смысла. Американцам, смотрящим фильм Михалкова, уже понятно, что свобода и право на свое мнение есть только у них, что техника в Россию если и пришла, то лишь от американцев. Наверное, и Юрий Гагарин – скрытый Джон Смит, а к русским надо ехать разве что за икрой, бубликами и дикими приключениями и по возможности спасать гордых независимых русских индивидуалистов, презревших общественные устои, от царского ли строя, советской ли власти или нынешнего спившегося самодура.