Газета Завтра Газета - Газета Завтра 927 (34 2011)

На далёкую планету нужно посылать баллоны с кислородом! Входя в плотные слои атмосферы, баллоны лопнут, кролики получат воздух! Кроме того, необходимо отправлять на постоянной основе и капсулы с семенами капусты, моркови, кресс-салата. Семена, попав в благодатную почву, дадут такие необходимые всходы. Кролики будут спасены! Они насытятся и надышатся.

Итак, выход был найден. Дело упиралось в финансирование проекта "Жизнь для вселенной".

Совет планеты, в который входили лидеры ведущих к полной глобализации государств, посоветовавшись, решили, что почётную обязанность спасения жизни братьев-кроликов должна понести страна, эффективные граждане которой скупают десятками викторианские особняки, футбольные клубы. Если при миллионах бездомных детей госслужащий Абрамович может ежегодно покупать по десятку яхт ценой 300 миллионов каждая, то именно эта страна должна финансировать проект. За согласие финансировать от лица прогрессивного человечества проект высшему менеджменту страны было обещано барбекю на палочке, фотосессия с терминатором и бесплатный айфон. То есть, предложения, от которых невозможно отказаться. Да и менеджмент быстро смекнул: есть, что попилить…

Операция вселенского масштаба началась!

Для спасения кроликов лучшие учёные страны-спонсора были свезены в центр разработки технологий, который разместили в стране-империи, охочей до чужого добра. Результаты исследовательских работ, которые вели на средства страны-спонсора, было решено держать в секрете и закрепить право их использования за страной-лидером мировой демократии. Страна- спонсор платила, поставляла специалистов, работу которых тоже оплачивала, а плодами пользовались более демократичные государства, потому что они, как никто, могут распоряжаться плодами чужих усилий.

Собственно, руководство страны-спонсора такое положение устраивало. Оно добилось для себя статуса подрядчика работ по доставке воздуха братьям-кроликам.

Работа кипела. Но чем больше получали кролики Нецентавры, тем меньше доставалось пенсионерам страны-спонсора. А когда они, шатаясь от голода, измождённые болезнями, выходили с плакатами "Хлеба", передовая мировая общественность обвиняла их в преступлении против вселенчества и в кроликофобии. Затем мировая общественность бомбила места компактного проживания пенсионеров-кроликофобов, вынашивающих планы умерщвления братьев во вселенной. Оставшихся в живых после бомбёжек тащили в Гаагский суд, где обвиняемые и умирали.

Но самым страшным оказались открывшиеся обстоятельства, которые повергли в шок гуманистов планеты. Оказалось, что подрядчики, получившие заказы на поставку кислорода к Нецентавре, попросту запускали в воздух воздушные шары, убеждая, что сим-карта, привязанная к шару, — это навигатор, который и проложит шарам с кислородом путь во вселенной. А разницу в цене между воздушными шарами и межгалактическими кораблями, как и полагается в свободной стране…

Аферу вскрыли цивилизованные инспекторы. Зоологи огорчили: увы, промедление с оказанием помощи оказалось для кроликов смерти подобно. Ничего другого не оставалось, как разбомбить страну-спонсора, подрядчики из которой приговорили братьев во вселенной к кончине. Сами подрядчики, правда, ещё до бомбёжек успели уехать в страны-бомбилы, где у них были обустроены уютные местечки.

Кролики были отомщены. Кроликофобы были умерщвлены. Ради жизни во вселенной.

Стихи Всеволода Емелина вряд ли понравятся читателю, поймавшему лирическую волну. Он — не трубадур, собирающийся вновь искать самые необходимые слова для выражения любви-страдания к даме, которую не суждено увидеть. Емелин — вагант, агрессивно смотрящий на мир, чуждый доброй сентиментальности и возвышенным сюжетам. Он напоминает рано стареющих шалопаев средневековья, прекрасно разбирающихся в литературе и богословии, но из-за проблем с характером неспособных окончить университет, стать обеспеченными мудрецами. Часами может цитировать умные книги, качественно играть с образами, но извлечь дивиденды из своего нестандартного ума мешает алкоголь, вновь призывающий вернуться к любимому времяпровождению. Емелин похож на хитрого ремесленника XIII века, добывающего гроши тяжелым трудом и зло смотрящего на разодетых рыцарей, ищущих приключения на турнирах, на монахов, высоко несущих свое смирение, которое напоминает гордыню. Как автор средневековых анекдотов-фаблио, высмеивающий этикетную праведность "тех, кто воюет", и "тех, кто молится", Емелин радуется любой возможности дать ответ фарисеям, которые, собственно, и не задают вопросов, потому что вполне самодостаточны. Подобно Франсуа Вийону Емелин ценит исповедальность и часто, обвиняя мир в безобразиях, упрекает его и в личной несложившейся судьбе, стремится к воссозданию образа себя — остро чувствующего и энергично мыслящего неформала, обреченного погибнуть от каверзного равнодушия системы и от личных недостатков, которые уже совсем не вдохновляют врачей, махнувших рукой на строптивого пациента.

Для мастеров фаблио и вагантов объектом удара оказывается рыцарская и духовная культуры в их застывающих знаках и внешней чванливости. Это не значит, что происходит полное отрицание священства в "Завещании осла" или разрыв с богослужебной практикой во "Всепьяннейшей литургии". Скорее, отрицаются костенеющие формы, душные ритуалы, в которых бал правит лицемерие, а не милосердие, фарисейство, а не та евангельская нищета духа, которая совсем не нуждается в заученных словах о верном пути, о добрых праведниках и однозначно обреченных грешниках. Ваганты — на обочине христианской культуры, где герой, утративший почву и житейскую устойчивость, начинает складно и смешно говорить о тех, кто в рамках духовной традиции живет комфортно, оскорбляя своим невниманием братьев по вере.

Емелин — вагант в границах массовой культуры. Масскульт питает Всеволода Емелина, и считать его поэтом-борцом вряд ли возможно. Борьба — в героическом эпосе, где внешние враги (драконы, мавры, очевидные предатели) подлежат уничтожению, канонизированному поэтическим словом. Средневековая народная культура при всем своем демократизме — часть системы, как поэзия Емелина — часть массовой культуры, в которой она и существует. В героическом эпосе отрицаются чужие. У вагантов и Емелина осмеиваются свои, и здесь отрицание под контролем компромисса. Все у нас плохо, и все у нас смешно? и все мы такие. Вагантство — хороший способ пережить поражение, не впадая в депрессию.

Емелин не утрачивает способности смеяться, подпитываясь новой информацией о казусах существования, но всегда помнит о том, что жизнь есть нисхождение. Это движение вниз отличает и отношение к реальности, и к представляющему ее штампу. "К женщине с плетью я шел, выполняя завет Заратустры./Баба дала мне по морде и отобрала мою плеть" ("Римейк римейка римейка"), — сообщает герой об унижении ницшеанской программы и себя вместе с ней. "Мусульманские банды/Все, что хотят, здесь делают./Нет у вас больше Роланда,/Нет Орлеанской девы", — недействительным оказывается героический эпос с его горизонтом ожидания ("К событиям в городе Париже"). Вроде бы всем правит Америка, о чем осведомлен емелинский герой, но падает — в прямом и переносном смысле — и Америка: "Тучи пыли вставали в эфире,/Репортеры срывались на крик./А народ ликовал во всем мире,/Что Америке вышел кирдык!" ("Песня об 11 сентября").