Семен Резник - Запятнанный Даль (Сборник статей)

Независимый характер Мордвинова, его обширные знания, выдающиеся аналитические способности и литературный талант сыграли важнейшую роль в оправдании Велижских евреев.

Во вступительной части своего Заключения Мордвинов указывает, что в том виде, в каком Велижское дело представлено генерал-губернатором князем Н.Н. Хованским, оно «заключает в себе не одно разрешение частных случаев, но общий и весьма важный вопрос об употреблении евреями христианской крови, вопрос, в течение нескольких столетий составлявший предмет недоумений и изысканий». [22] «Архив графов Мордвиновых», том восьмой, Спб., 1903, документ № 1686. Цитируется по репринтному переизданию в книге «Велижское дело. Документы», Antiquary,Orange,Ct., 1988, стр. 118. Далее ссылки на номера страниц этого документа даются в самом тексте в скобках. По этой причине, указывает Мордвинов, его департамент «признал необходимым первоначально исследовать причины возрождения и упадка сего мнения и потом обозреть основания, на которых генерал-губернатор князь Хованский утверждает решительное и столь важное по угрожающим последствиям заключение свое об употреблении евреями христианской крови». (118)

Далее он указывает, что в первые века христианской эры евреи обвиняли христиан в умерщвлении детей, [23] Здесь Мордвинов допускает единственную в его записке фактическую неточность: обвинения христиан первых веков в ритуальных убийствах исходили в основном от язычников и служили поводом жестоких преследований властями. но когда христианство стало господствующей религией, «обвинение сие обращено на евреев и… в начале XI века по всей Европе приняло вид истины. При сем направлении умов, евреи, кроме частных казней, по приговорам судебным подвергались общим бедствиям: разграблению имущества и изгнанию из государств. Наконец, твердость, с какою они переносили преследования, и вместе неосновательность судебных обвинений, многими опытами обнаруженная, заставили сомневаться в справедливости сего мнения и подвергнуть строгому исследованию основания оного. Изучение восточных языков открыло удобные к тому способы, и водворившаяся терпимость вер, успокоив умы и ослабив предубеждение против евреев, подала возможность исследовать предмет с соответственною важности оного зрелостью».(119)

Мордвинов указывает, что лидерство в борьбе против кровавого навета сперва принадлежало римскому престолу как «средоточию прежнего европейского образования» и что Папы Римские издали множество булл в защиту евреев от подобных обвинений. Их примеру следовали многие правители — светские и церковные, в их числе польские короли, в чьей власти находились земли с большим еврейским населением, которые позднее отошли к России.

«Но разрушенное в главных основаниях мнение сие получило другое направление, — продолжал Мордвинов. — Евреев начали в позднейшее уже время обвинять как сектаторов [сектантов]. Кроме того, что существование такой ужасной секты ни одним фактом не обнаруживается, нельзя предполагать, чтобы… евреи, в течение веков претерпевавшие бедствия от ужасных правил ее, не открыли существование оной, особенно при той ненависти, какую евреи-сектаторы взаимно между собою питают». (120–121)

К этому месту дается сноска:

«Известна ненависть евреев к секте хассидов, кои предаваемы были проклятью, а сочинения их публично сожигаемы».(121)

И дальше:

«Наконец, Римский престол, исследовавший уже все основания, на коих утверждается сие мнение, в 1763 г. торжественно признал обвинение евреев несправедливым следствием одного предубеждения . [24] Здесь и далее в цитатах курсив оригинала, за исключением особо оговоренных случаев. В сем духе действовало и российское правительство в 1817 г., в котором бывший министр духовных дел и народного просвещения [князь Голицын] объявил высочайшее повеление, чтобы впредь евреи не были обвиняемы в умерщвлении христианских детей без всяких улик, по одному предубеждению, что они имеют нужду в христианской крови, и чтобы в случаях смертоубийства и подозрения в оном на евреев, следствия производимы были по доказательствам, к самому происшествию относящимся, наравне с людьми прочих вероисповеданий». (120–121)

Этим экскурсом в историю вопроса Мордвинов делегитимизировал значительную часть Велижского судопроизводства — ту, что относилась не «к самому происшествию». Несмотря на такую делегитимизацию, Мордвинов счел нужным уделить внимание тем «историческим трудам и прецедентах», которыми было наполнено дело. Характеризуя уже упоминавшиеся труды ксендза Пикульского, монаха Неофита и другие подобные творения, Мордвинов писал:

«Все сии сочинения, служащие отголоском господствовавшего в свое время фанатизма, не могут быть приняты в соображение ни в качестве исторических сведений, как произведения ума, омраченного предубеждениями, ни в виде судебных доводов, как наполненные противоречиями и разительными несообразностями». (124)

Точно так же он не оставил камня на камне от «прецедентов», на которые указывалось в материалах Велижского судопроизводства, — таких как дело в Мазовецком воеводстве 1639 г., в Житомире 1753 г., в том же Велиже 1805 г., Невеле 1811 г. и Гродно 1816 г. Ни в одном из этих случаев, подчеркнул Мордвинов, вина евреев доказана не была, и «как оные не содержат в себе улик против евреев, то и не могут служить фактами к подкреплению мнения об употреблении ими христианской крови». (122–123)

Перейдя к рассмотрению прямых обвинений против велижских узников, Мордвинов разделил вменяемые им преступления на две части: 1) умерщвление солдатского сына Федора Иванова; 2) все остальные убийства.

Дело Федора Емельяновича Иванова рассмотрено особенно подробно. Несомненным оказывается только сам факт убийства: мальчик действительно исчез в первый день Пасхи 1823 года, а через несколько дней его труп со следами насилия был найден в лесу, в окрестностях Велижа.

Первое, на что обращает внимание Мордвинов, состоит в том, что за месяц до убийства мальчика его исчезновение предсказала юродивая нищенка-ворожея, 12-летняя Нюрка Еремеева: к ней будто бы явился архангел Михаил и показал мальчика, «на которого шипела змея», сказав, что он «назначен быть страдальцем господним в городе Велиже». А в канун этого события к Нюрке снова явился архангел и сообщил, что тот младенец будет страдать «в иудейском большом каменном доме». Далее из материалов дела следовало, что когда мальчик исчез, к его родителям явилась другая нищенка, Марья Терентьева, и, тоже путем ворожбы, «установила», что он находится в доме еврейки Мирки и будет скоро умерщвлен.