Журнал Q - Журнал Q 05 2010

Вышел трёхтомник у Михаила Тарковского. Значит, и шишковская, пришвинская, ремизовская линия в русской литературе не затерялась. В чём-то талант Михаила Тарковского сродни дару его старшего сверстника Владимира Личутина. Михаил и живёт по-прежнему у себя в лесу, не спешит рвать связи с столь близкой и понятной ему природой. Может, на природу, на её выживаемость и остаётся последняя надежда у русских людей. Животный ли мир, растительный, леса, звери, реки, рыба – они не предадут, и будут выживать и драться до последнего. Так и мы с вами. Куда нам ещё идти?

Интересно, что в десятках самых разных литературных итогах года и десятилетия, написанных такими разными критиками, как Виктор Топоров и Андрей Немзер, Сергей Беляков и Лев Данилкин, нигде даже не упоминается Дмитрий Быков, будто и нет такого. Мне вроде бы не с руки напоминать о своём злом оппоненте, но, думаю, что роман Быкова "ЖД" значительнее и драчливее многих книг, названных рассудительными критиками.

Сейчас жду выхода книги о Леонове в серии ЖЗЛ Захара Прилепина. Какое-то представление о ней уже можно составить по многочисленным отрывкам, опубликованным в прессе. Можно предвидеть и полемику, впрочем, для Прилепина она более чем привычна.

Юрий Мамлеев мне подарил свою новую книгу "Русские походы в тонкий мир", где он наконец-то соединил вместе и свою сюрреалистическую, мистическую, метафизическую прозу и органичное патриотическое, почвенническое видение России. До этого как бы существовало два Мамлеева. Один – автор знаменитых "Шатунов" и иных ужастиков, другой – автор философских русско-державных исследований. Как философ он стал предвестником и прародителем Дугина и современного евразийства, как мистик, толкователь зла он стал предвестником и прародителем Владимира Сорокина. Теперь эти миры соединились. И вполне органично. Почвенник-философ ведёт за собой своих мистических героев в сокровенную Русь. Этот роман "Наедине с Россией" оказывается близок и шукшинской, и распутинской прозе. Я собираюсь побеседовать с автором на его переделкинской даче, надеюсь, читателям это будет интересно.

Порадовал своих читателей и Юрий Поляков. Его "Гипсовый трубач" и "Грибной царь" продолжили слегка ироничное, но добродушно-внимательное исследование нашей темноватой действительности. Поляков по натуре добродушен, хотя сама жизнь всё время и загоняет его в самое пекло, по-настоящему обозлиться он не может. Тем более, я был поражён налётом на поляковскую дачу и демонстративным жутким избиением его прелестной жены Наташи... Какие жуткие нравы нашего времени. Напоминающие не добродушно-ироничную прозу Полякова, а мамлеевских "Шатунов" или же прохановских гиен и шакалов из "Виртуоза" и других босхианских его романов. Может быть, после этого жуткого случая и проза Юрия Полякова изменится, станет злее и беспощаднее?

Все заметные книги, так или этак, об истории нашего времени, или о предыстории, повлекшей за собой нынешнюю историю. Писателям надоело отстраняться, абстрагироваться от времени, надоело играть в игры. Ушли они и от дальней истории, фантазий и утопий. Да и серия ЖЗЛ уже не вызывает такого литературного интереса, вряд ли Прилепину за его книгу о Леонове светит какая-нибудь премия, как было с книгами Быкова о Пастернаке и Сараскиной о Солженицыне. Пробудился интерес собственно к литературе, а в самой литературе пробудился интерес к реальной жизни.

Может быть, в этом залог, будем надеяться, будущего взлёта русской литературы?

***

Кто в сорок лет - не пессимист,

А в пятьдесят - не мизантроп,

Тот сердцем, может быть, и чист,

Но идиотом ляжет в гроб.

***

Что сказать о жизни? Что оказалась длинной

Много водки в ней было и мало кваса,

Но пока мне рот не забили глиной

Из него раздаваться будет лишь: "Жиды! Пидарасы!"

Выпил чаю. Чаю «Липтон».

Закачались фонари.

Дорогой диспетчер лифта,

Ты со мной поговори.

Прояви ко мне вниманье

И заботу прояви.

А не то одни страданья

И печали от любви.

От любви моей несчастной,

К самому себе любви.

Дар случайный, дар напрасный,

Хоть милицию зови.

***

Где-то возле «Сокола»

Ходят по аллеечке

Девочки Набокова,

С персиками девочки.

Кофточки сиреневы,

Стринги с мокасинами.

Девушки Тургенева

Ходят с апельсинами.

А ночами синими

Как-то одинаковы

С вот такими с дынями

Женщины Бальзаковы.

Годы не наладили

Радости финансовы.

И вокруг с оладьями

Сплошь старухи Хармсовы.

***

Я всегда ухожу от ссоры.

Если только можно уйти.

Я люблю свой маленький город,

Хоть его не спасти.

Я всегда пытаюсь манкировать

И стараюсь не дать ответ.

Я иду по улице Кирова,

Хоть её уже нет.

Я всегда говорю нечётко

И стараюсь быть ни при чём.

Лучше быть адвокатом чёрта,

Чем его палачом.

***

Начали лопаться Почки.

Зашлись соловьи.

Сунула в шлёпанцы

Стройные ножки свои.

Так занавесочку

Тихо с окна отвела,

Будто бы весточку

Ждёт, бесконечно мила.

Ясеней сборище

В ветках качает звезду.

И никого ещё

Нет на скамейке в саду.

Небо нас совсем свело с ума:

То огнем, то снегом нас слепило,

И, ощерясь, зверем отступила

За апрель упрямая зима.

Чуть на миг сомлеет в забытьи -

Уж опять на брови шлем надвинут,

И под наст ушедшие ручьи,

Не допев, умолкнут и застынут.

Но забыто прошлое давно,

Шумен сад, а камень бел и гулок,

И глядит раскрытое окно,

Как трава одела закоулок.

Лишь шарманку старую знобит,

И она в закатном мленьи мая

Все никак не смелет злых обид,

Цепкий вал кружа и нажимая.

И никак, цепляясь, не поймет

Этот вал, что ни к чему работа,

Что обида старости растет

На шипах от муки поворота.

Но когда б и понял старый вал,

Что такая им с шарманкой участь,

Разве б петь, кружась, он перестал

Оттого, что петь нельзя, не мучась?..

Девочке в сером халате,

Аньке из детского дома,

В женской четвертой палате

Каждая малость знакома -

Кружка и запах лекарства,

Няньки дежурной указки

И тридевятое царство -

Пятна и трещины в краске.

Будто синица из клетки,

Глянет из-под одеяла:

Не просыпались соседки,

Утро еще не настало?

Востренький нос, восковые

Пальцы, льняная косица.

Мимо проходят живые.

- Что тебе, Анька?

- Не спится.

Ангел больничный за шторой

Светит одеждой туманной.

- Я за больной.

- За которой?

- Я за детдомовской Анной.

***

Ну как тебе на ветке?"-

Спросила птица в клетке.

"На ветке - как и в клетке,

Только прутья редки.