Станислав Гагарин - Дневники «Отечества»

Вот и теплее стало. Жарко даже. Степан осторожно, чтоб очередь пулеметная не задела, расстегивает ворот гимнастерки… Каска лезет на глаза и, встряхивая головой, он сбивает ее назад.

— Идут…

Видит, как из переболевшей оспой земли встают зеленые тени.

Поднимается Степан во весь рост, стреляет из автомата и, обернувшись к роте, громко кричит:

— За Родину! За Ста…

На его могиле поставили небольшую пирамидку, сваренную из листового железа, с красной жестяной звездой на вершине. Так хоронили только вольных.Ведь срок у Степана уже кончился.

Рассказать соотечественникам, почему они после Второго сборника «Ратных приключений» получили Четвертый, а затем Третий, и теперь вот держат в руках Первый, хотелось мне давно. Поначалу думал отвести этой едва ли не детективной истории весь «Дневник», потом решил: слишком много чести тем субъектам, которые заварили такую кашу, что едва не погубили наше «Отечество» вовсе.

В конце концов, решил отвести склочному делу одну главку именно здесь, ибо события произошли поучительные, они как нельзя кстати в «Дневнике», отвечают на первую половину вопроса «кто мы…»

Когда по письму Дмитрия Тимофеевича Язова от 16 июня 1989 года при Воениздате было создано Военно-патриотическое литературное объединение «Отечество», Ваш Соотечественник, который его и придумал, работал в нем один.

Потом стала помогать по совместительству Маргарита Михайловна Свитова, секретарь литературной редакции Воениздата, замечательная женщина, олицетворение порядочности, высокого профессионализма, принципиальной честности. Так сказать, луч света в темном царстве, ибо у тех, кто пришел после нее, даже намека на приведенные выше качества, увы, не было.

Скажете, зачем принимал? А как же, вроде бы и знакомого тебе человека, проверишь, не испытав в деле?! Вот, к примеру, Виктор Юмин, его знал как активиста трезвеннического движения, будто бы хороший организатор, митинги проводил на уровне, засмотришься. Пригласил в «Отечество» коммерческим директором и довольно скоро понял, что деловых качеств, умения работать постоянноу Юмина как раз и нет. Одно дело выступать в ипостаси говоруна,а ежели по-иностранному, то попросту демагога,а вовсе другое изо дня в день трудиться над созданием небывалой прежде организации.

Но Юмин — существо, которое всегда себе на уме. Стоило мне на него поднажать — давай, мол, Виктор, работай, сократи политическую деятельность, она у него тоже выражалась в бесконечном говоренье на всяческих советах и ассоциациях, меньше слов, говорю ему, больше дела для «Отечества», так наш Юмин тут же запросил пардону.Переоценил, дескать, себя, надорвался, уйду по собственному, а за меня остается Коля Алексеев.

Поверил и второму, тоже борцу за трезвость, якобы даже пострадавшему за убеждения на фабрике в Яхроме. Было у меня тогда метафизическое заблуждение, считал: ежели борец за трезвость, то обязательно хороший человек. Оказалось — не так. И среди трезвенников достаточно, мягко говоря, не совсем хороших людей. Словом, редисоки тут хватает, хотя, и это проверено, среди непьющих надежных людей куда больше.

Бездельничал Николай Алексеев больше трех месяцев, потом стакнулся с неким кооперативом и предложил мне от его имени поощрениев мой личный фонд сто тысяч рублей наличными.За этот подарокот меня требовалось переуступить кое-какие права нашего объединения.

На общем собрании Алексеев признал, и сие запротоколировано, что я мограсценить его слова, как предложение взятки. А я так и расценил… Как же иначе рассматривать передачу денег наличными, да еще в обстановке заговорщицкой конфиденциальности? Что бы Алексееву не сказать об этом на правлении? Нет, он сообщил мне приятнуюновость наедине…

Почувствовав запах керосина, Алексеев, взяв в сообщники Александра Милюшина, великого путаника и неумеху, написал на меня жалобу Борису Васильевичу Пендюру, начальнику Воениздата, изобразив меня субъектом, по которому тюрьма плачет.

О Милюшине надо сказать особо. Он пришел ко мне, что называется с улицы, едва не плача, сообщил: два года не может устроиться на работу. Нигде не берут потому, что до того пять лет служил в КГБ. Университетское образование, историк, с виду грамотный, я бы даже сказал — интеллигентный человек.

У меня нет никаких оснований подозрительно относиться к бывшему работнику госбезопасности. Более того, многие из тех, кого я знал и знаю, сугубо порядочные и надежные люди. Как впрочем, добавим, и работники других правоохранительных органов.

Взял я и Милюшина. А что? Никого другого ведь не было… Ох, и намаялся я с ним! Не знаю, чем он занимался в КГБ, у нас в «Отечестве» он все делал плохо.

И тоже чувствовал: скоро с ним расстанутся. Вот эти двое, инспирируемые и науськиваемые Виктором Юминым, который со стороны зорко следил за происходящим в «Отечестве», и обратились к Пендюру с кляузой, автором которой был по существу сам Юмин, оставшийся в тени, я узнал его стиль и лексику.

С Пендюром у нас были отличные отношения, договоренность об особо доверительных контактах, мол, буде возникнет подобная ситуация, друг другу сообщать лично. Но Борис Васильевич первым изменил этому принципу. Получив кляузу, он испугался. И прямо сказал об этом в присутствии целой стаи полковников-замов, что, мол, скажет Дмитрий Тимофеевич Язов, если подметное письмо попадет к нему. Я ответил, что у Министра обороны достаточно сообразительности, чтобы отделить овец от козлищ, и вообще положено поначалу сообщить тому, на кого жалуются, а не собирать синклит полковников, назначать председателем комиссии некоего Исакова, который с момента возникновения «Отечества» был его ярым врагом.

Не хватило выдержки у Бориса Васильевича, не достало смелости отстоять благородное дело, заопасался он и за собственную генеральскую звезду. И как только дал Пендюр слабину, на «Отечество» будто на раненого льва, бросились, словно шакалы, все его, мягко говоря, недоброжелатели.

Во всем этом лежали зависть и корыстный интерес. Кое-кто из воениздатовцев работал у нас по совместительству, законно получал энное количество рублей за реальный труд по выпуску «Военных приключений». И это справедливо. Но остальным-то платить мы не могли, да и не за что было.

Неважно, у нас давно так повелось, работает один, а денежку давай всем. Иначе писать будем, криминал найдем, прокурора на тебя натравим.

Особенно злобствовал начфин Стригин. Этот полковник в черной форме, которого боится сам генерал Пендюр — «Стригин на меня первым донос накатает», сказал мне как-то Борис Васильевич — поставил рекорд по нападкам на «Отечество».