Рой Медведев - Солженицын и Сахаров

А вот что писал Сахаров: "Мы встретились на квартире одного из моих знакомых. Солжени-цын с живыми голубыми глазами и рыжеватой бородой, темпераментной речью необычайно высокого тембра голоса, контрастировавшей с рассчитанными, точными движениями, - он казался живым комком сконцентрированной и целеустремленной энергии. Я в основном внимательно слушал, а он говорил - страстно и без каких бы то ни было колебаний в оценках и выводах. Он остро сформулировал - в чем он со мной не согласен. Ни о какой конвергенции говорить нельзя. Запад не заинтересован в нашей демократизации, он запутался со своим чисто материальным прогрессом и вседозволенностью, но социализм может его окончательно погубить. На

5

ши вожди - это бездушные автоматы, они вцепились зубами в свою власть и блага, и без кулака зубов не разожмут. Я преуменьшаю преступления Сталина и напрасно отделяю от него Ленина. Неправильно мечтать о многопартийной системе, нужна беспартийная система, ибо всякая партия - это насилие над убеждениями ее членов ради интересов заправил. Ученые и инженеры - это огромная сила, но в основе должна быть духовная цель, без нее любая научная регулировка - самообман, путь к тому, чтобы задохнуться в дыме и гари городов. Я сказал, что в его замечаниях много истинного, но моя статья отражает мои убеждения. Главное - указать на опасности и возможный путь их устранения. Я рассчитываю на добрую волю людей. Я не жду ответа на мою статью сейчас, но я думаю, что она будет влиять на умы"2.

Оставил свои воспоминания об этой встрече и хозяин квартиры Евгений Львович Файнберг. Он писал: "Мы с женой оставили Сахарова и Солженицына одних за накрытым столом. Я, конечно, понимал, что А. И. пришел сюда только ради встречи с Сахаровым и никто другой ему не нужен. И все же как прошлое общение, так и ощущение хозяина дома заставили меня раза два зайти к ним, один раз - принеся чай. Каждый раз, постояв минутку, я чувствовал по настроению А. И., что нужно уйти и уходил. Они беседовали, сидя рядом, полуобернувшись друг к другу. Александр Исаевич, облокотившись одной рукой на стол, что-то наставительно вдалбливал Андрею Дмитриевичу. Тот произносил отдельные медлительные фразы и по своему обыкновению больше слушал, чем говорил. Не помню, сколько продолжалась эта беседа. Наконец они кончили и стали - по одному - уходить"3.

Какой-либо общий документ по поводу оккупации Чехословакии подготовить не удалось. На Игоря Тамма было оказано сильное давление, и он снял свою подпись. После этого все рассыпалось.

Немного позже Солженицын изложил свои замечания по меморандуму Сахарова в письменной форме и передал их лично Сахарову, но не пустил в Самиздат. Это было обширное письмо на 20 с лишним страниц, и Солженицын начинал свое письмо с самых высоких похвал Сахарову, бесстрашное и честное выступление которого является "крупным событием современной истории". Солженицыну не понравилось, однако, что Сахаров осуждает в своем трактате лишь сталинизм, а не всю коммунистическую идеологию, ибо "Сталин был хотя и очень бездарный, но очень последовательный и верный продолжатель духа ленинского учения".

6

Нет, по мнению Солженицына, и никакой "мировой прогрессивной общественности", к которой обращается Сахаров. Нет и не может быть "нравственного социализма", - "в превознесении социализма Сахаров даже и чрезмерен". Все это "гипноз целого поколения". Упускает Сахаров значение в нашей стране "живых национальных сил и живучесть национального духа", а все сводит к научному и техническому прогрессу. Нелепы и надежды Сахарова на конвергенцию, - эта перспектива конвергенции "довольно безотрадна: два страдающих пороками общества, постепенно сближаясь и превращаясь одно в другое, что могут дать? - общество, безнравственное вперекрест". Не спасет Россию и интеллектуальная свобода, как не спасла Запад, который "захлебнулся от всех видов свобод и предстает сегодня в немощи воли, в темноте о будущем, с раздерганной и сниженной душой". Критикуя Сахарова, Солженицын ничего, однако, не предлагал. "Упрекнут, - писал он в конце своего письма, - что критикуя полезную статью академика Сахарова, мы сами как будто не предложили ничего конструктивного. Если так - будем считать эти строки не легкомысленным концом, а лишь удобным началом разговора"4.

А. Д. Сахаров не стал отвечать Солженицыну, как и некоторым другим известным диссидентам и некоторым общественным деятелям Запада, которые решили письменно высказать свои замечания и пожелания автору меморандума. В 1969 году тяжелая болезнь, а затем и смерть первой жены Сахарова Клавдии Алексеевны надолго выбила его из колеи. Он почти ни с кем не встречался. Но уже в первые месяцы 1970 года Сахаров вернулся и к научной, и к диссидентской деятельности. Он активно участвовал во многих акциях правозащитного движения и познакомился со многими из его деятелей. В начале мая 1970 года состоялась и новая весьма продолжительная встреча Сахарова и Солженицына. Они обсуждали новый большой меморандум Сахарова - письмо руководителям Советского Союза Л. И. Брежневу, А. Н. Косыгину и Н. В. Подгороному по проблемам демократизации советского общества. Солженицын, по свидетельству Сахарова, высказал свою оценку этого документа "гораздо более положительную и безоговорочную, чем "Размышлений". Он радовался, что я прочно встал на путь противостояния". Однако Солженицын решительно отказался от участия в разного рода кампаниях по защите людей, подвергшихся политическим репрессиям. "Я спросил его, - свидетельствовал Сахаров, - можно ли что-либо сделать, чтобы помочь Григоренко и Марченко. Солжени

7

цын отрезал: "Нет! Эти люди пошли на таран, они избрали свою судьбу сами, спасти их невозможно. Любая попытка может принести вред и им, и другим". Меня охватило холодом от этой позиции, так противоречащей непосредственному чувству"5.

Тем не менее в июне 1970 года и Сахаров и Солженицын независимо друг от друга публично и решительно выступили с протестом против принудительной психиатрической госпитализации Жореса Медведева, с которым оба они были знакомы еще с осени 1964 года. Это была короткая, но весьма интенсивная и успешная общественная кампания.

Осенью 1970 года Солженицыну была присуждена Нобелевская премия по литературе - четвертая для русской литературы после Ивана Бунина, Бориса Пастернака и Михаила Шолохова.

Солженицын был воодушевлен, но также крайне обеспокоен масштабами поднятой против него газетной и политической кампании, крайне осложнявшей его жизнь и повседневные контакты. Он решил отказаться от поездки в Стокгольм на церемонию вручения Нобелевских премий и некоторое время не знал, как себя вести и что делать.